Крепы
Шрифт:
«Молодец она какая, — соображал я. — И красивая! Нужно будет на ней жениться. — Пальцами я возил по обратной стороне экрана, рисовал цифры на холодном железе. — Если мне сейчас десять лет, а ей? Сколько лет Анне? Все равно.» — В памяти возникла эта гадкая фраза: «Он все равно года через три умрет», — а рука сжалась, при воспоминании о поцелуе матери.
— Кроме того, — голос Анны задрожал и сделался громче. — Школа экономит средства — я не получаю ставки натурщицы!
Старшие классы опять что-то взорвали в кабинете
«Двести рентген. Рентген — это фамилия. Какая смешная фамилия!.. И какой хороший получился сегодня день! Я видел шофера, Эльвиру, а Анна проводила меня в школу. Мы все вместе пили квас. Может быть, я опять встречу сегодня Эльвиру и она возьмет меня с собой на крышу? Может быть, она мне даже разрешит спуститься в трубу. Там, рядом с гостиницей, есть такой флюгер, его можно покрутить! А этот черный костюм, который уменьшается до твоего размера, и сапожки, и веревка! Все это лежит под сиденьем микроавтобуса, лежит и ждет меня, нужно только сначала сделать уроки!»
Дома было пусто. Последние три месяца после смерти матери дома всегда было пусто. Я подогрел себе обед, поел и не выходил из-за стола, пока не решил последнюю задачку.
Позвонил Костя и сказал, что я не видел своего отца, а он моего отца видел. Может быть, наврал. А если и правду сказал, то это все равно! Никакого отца я видеть не хочу!
Переодевшись, я аккуратно повесил форму в шкаф на вешалку. Если сам за собой не поухаживаешь, то кто же теперь это сделает?! Я вышел во двор.
До четырех часов гоняли в футбол. Потом полосатый Тим на всей скорости подогнал свою машину к нашей площадке, шумно затормозил и нарочно долго не вылезал из кабины. Мы били мячом в железный кузов и орали хором:
— Тим, Тимушка, выходи! Тим, Тимушка, выходи!
Потом он вывалился из кабины, такой смешной в своем полосатом костюме. Он спросил:
— Ну как, есть желающие покрутить баранку? Живых нас из пятерых футболистов было только двое: я и Алик. Мертвых полосатый Тим к себе в кабину никогда не пускал, так что вопрос его был липовый. И все остальные ребята, завистливо глядя на нас, пошли играть в вышибалы.
III
Алик первый вскочил в машину, забрался на водительское место и загудел, запыхтел. Его можно понять, ему только восемь еще исполнилось.
— Хотите, возьму вас сегодня кататься по делу? — спросил Тим. — У меня сегодня специальное дело для катания.
Алик запыхтел еще сильнее, а я покивал.
— Тогда усаживайтесь в кабину, только не сигнальте — уши болят.
Несмотря на просьбу Тима, Алик все давил и давил на сигнал, и машина протяжно гудела, мешая
— Ну, вот что, Алик! — сказал Тим. — Или ты будешь вести себя тихо, или мы поедем вдвоем с Олегом.
И Алик приутих. Мы прекрасно поместились с ним вдвоем на сиденье пассажира. Тим забрался на свое место водителя, заревел мотор, и детская площадка, покачнувшись, отвалилась от капота.
Мы сидели и ехали высоко: в грузовике — это тебе не в карете! Будто летишь по воздуху, сидя за толстым стеклом на кожаной подушке, и покачиваешься. Потом Алик спросил:
— Тим, а почему все новые машины в городе — вот такие грузовики с железным кузовом? Старые машины все такие разные, а новые все такие одинаковые?
— Одинаковые, зато мощные, — сказал Тим. — Наш завод других не выпускает, а покупать за границей, сам подумай, стыдно!
— А что это за специальное дело для катания? — спросил я.
Но полосатый Тим не ответил: он медленно поворачивал штурвал своей огромной машины, а навстречу нам плыли дома.
На светофорах Тим морщился, когда горел красный, и широко улыбался, когда светил зеленый.
«Простой человек, без вывертов, — думал я. — Вырасту, попробую устроиться работать на грузовике!»
Машина сделала уже полный круг по городу, я даже попытался пересчитать статуи по краю аллеи. И немножко заскучал, потому что опять приехали почти к самому дому.
— А где же дело? — спросил я. — Ты дело обещал!
Полосатый Тим ответил не сразу, но ответил очень весело:
— Нужно дело — сделаем дело!
— Когда? — спросил я.
— Сейчас! Ты сегодня квас пил?
— Ну, пил.
— А как ты думаешь, если продавщица кваса состарится и работать больше не сможет и ты никогда больше не сможешь попить кваса из этой бочки, — приятно это?
— Ясное дело, неприятно.
Я догадался уже, куда он клонит, и хотел попросить, чтобы меня выпустили из машины. Если Алику нравится такое дело, пусть он в нем и участвует, а я не хочу!
Мелькнула мокрая мощенка, мелькнул знакомый угол дома, вот здесь утром догнала меня Анна.
Тим крутанул руль, и прямо перед нами за поворотом, немного внизу, будто выпрыгнула навстречу квасная бочка. Разбитое стекло, крик… Скрежет тормозов…
Я увидел, как растекается по трещинам квас. Отброшенная ударом старуха-продавщица лежала в стороне на асфальте.
— Не получилось, — посетовал Тим. — Но сгодится — все равно она долго не протянет. Через два месяца снова квасом торговать будет, и это уже навсегда.
— Мне это не нравится, — сказал я и выполз из машины.
— Но он же прав, — возразил Алик. — Олег, ты чего?! Тимушка же прав.
До самой ночи, до темноты, мы смазывали мотор из больших железных масленок и подвинчивали какие-то гайки. Тим улыбался, и Алик так улыбался в ответ, что мне тоже захотелось улыбнуться.