Крепы
Шрифт:
Потом я пошел домой. В холодильнике за это время появилась еда, я подогрел себе ужин, поел и лег спать.
IV
Утром разбудил телефонный звонок. Голос у матери был сухой и злой.
— Ну вот что, сын, — сказала она. — Сегодня ты встречаешься со своим отцом. И не возражай. Не бойся, я буду рядом.
— Доброе утро, мама, — сонно ответил я, но она уже повесила трубку.
В школе ни с кем не хотелось говорить. Сначала я решил, что просто хочу все обдумать и взвесить, но потом,
Я выглянул. Внизу, у самой стены школы, стоит красный микроавтобус. А на крыше его, скрестив ноги, сидит Эльвира. Она посмотрела на меня и подмигнула. Веревка кольцом лежала рядом с ней. Эльвира помахала рукой:
— Спускайся!
— Можешь выйти, Олег, — разрешил учитель. Но когда я, задыхаясь, сбежал по ступенькам и пинком распахнул дверь, автобус смешно фыркнул выхлопной трубой и укатил.
«Ну почему так? — грустно подумал я. — Наверное, Эльвира куда-то спешила. Она хотела мне что-то сказать и не успела».
Я не сразу вернулся в класс. Все стоял и смотрел вслед уменьшавшемуся автобусу. Потом увидел, что на свежей стене осталась надпись. Я не сразу ее заметил: она была очень бледная, хоть и сделана углем: «Ничего не бойся, делай то, что они просят. Мы с тобой!»
В гостиничном холле меня встретила дежурная, мы поднялись в лифте, и, открыв дверь номера, дежурная сказала:
— Ты подожди, они немного задержались. Они сейчас приедут, и с ними будет твой отец.
— А мама где? — спросил я, но дежурная уже ушла.
На подоконнике стоял в горшке белый цветок. В городе редко увидишь цветок на подоконнике, но я хорошо знал, зачем это нужно. Я хорошо помнил, как в нашей комнате появились сразу несколько букетов в высоких стеклянных вазах и как после этого мама долго гладила меня по голове и нашептывала:
— Не бойся, не бойся, маленький, не бойся, мой сыночек!
Я помнил, как заснул и поднялся в небо, какой это был восторг. Как было здорово, я падал и падал из бетонной голубой чаши на дно узкой черной воронки! Потом мне зачем-то сказали, что это была смерть. Потом я проснулся, и все было совсем другим, прежней осталась только мама. Тогда я был еще совсем маленький.
Рядом с цветком на подоконнике лежал бинокль, небольшой, по виду театральный, но увеличивал он здорово. У нас запрещено играть с биноклем, у нас в школе нет даже микроскопов — на это запрет строже, чем на курение. Только иногда Анна разрешала посмотреть. Она приносила в класс небольшой черный будильник и бинокль. Будильник она ставила на стол, а в бинокль мы смотрели по очереди. Сначала просто так смотришь на улицу, выбираешь прохожего, потом посмотришь на него в бинокль — а он и исчез. Анна объяснила нам, что бинокли приближают и отдаляют будущее предметов и людей ровно на пять минут. Мы проверяли: точно, только на пять. Можно было проследить по стрелке, когда он появится — тот же человек в том же месте.
Я приложил окуляры к глазам, и стена напротив подпрыгнула к лицу. Я услышал шум мотора и навел резкость. У входа в гостиницу стояла незнакомая современная машина, и из нее медленно, как бы нехотя, выбирались люди.
Я сразу узнал Петра Сергеевича; кроме него был еще один живой человек и, кажется, трое покойников. Покойники меня совсем не интересовали.
«Какой он старый, мой отец», — подумал я и опустил бинокль.
Машины возле гостиницы еще не было. Она появится не раньше чем через пять минут. А на столе пронзительно звонил телефон. Окно было приоткрыто, и откуда-то снизу поднимались сладкие и горькие запахи готовящегося обеда.
«Там внизу ресторан», — догадался я. Не постучав, в номер вошла горничная.
— Трубку снимите — матушка ваша звонит.
Я снял трубку. Мать говорила плачущим голосом. Она расстроилась, потому что не может приехать. Она говорила, что нужно было отправить меня в деревню и что-то еще, но я ее не слушал.
— Сынок, ты не поедешь с ним? Сынок, ты останешься со мной? — спрашивала она, и я каждый раз беззвучно кивал.
Не вешая трубки, я перевернул бинокль и стал смотреть на отдалившуюся картинку города. У затесавшегося между домов желтого особняка стояла незнакомая черная машина.
— Ты прости, прости меня, — плакала мать, — но только не уезжай с ним!
Я увидел три черные точки — это были люди. Точки отделились от гостиницы и исчезли в машине. Одна из точек была совсем маленькая, в два раза меньше остальных. Это был я сам, это было мое собственное будущее через пять минут.
Дверь распахнулась.
— Здравствуй, сынок, — сказал чужой человек, испуганно глядя на меня.
— Здравствуй, отец, давно не виделись, — ответил я.
А мать крикнула в трубку:
— Он что, пришел? Олег, ответь мне, он уже здесь?
V
— Ты извини, сынок, — говорил отец, пропуская меня в машину. — Но сейчас такое положение… ни одной минуты свободной… Поедем, покатаемся, по ходу дела и познакомимся. — Голос его немножко дрожал. — А то что же нам с тобой — сидеть в номере дешевой гостиницы и слезы лить?
С ним вдвоем мы поместились на сиденье рядом с шофером. Отец обнял меня за плечи. А сзади сидели трое: незнакомая женщина не из нашего города, Петр Сергеевич и еще один — я видел его утром в кафе под тентом. Это он написал на салфетке: «Нужен отчет».
— Робота этого, Ипполита Карповича, демонтировать пора, — сказал человек, сидящий за рулем. — Дело срочное, на завод поедем!
— На приборный? — тихо-тихо спросил я.
Отец пожал мое плечо.
«Вот здорово, — подумал я. — На приборный!»
— А не удерет он? — спросила женщина не из нашего города.
— Куда он денется, он же при исполнении, — отозвался водитель.
Робот действительно оказался на месте. Он сидел за столом в полутемном холле: губы алые, лицо белое, на фуражке чуть поблескивала кокарда.