Крещенные кровью
Шрифт:
– Вижу, память у тебя отменная, Степа, – натянуто улыбнулся Горовой. – А теперь все, хватит, мне не интересно слушать постельные подробности. Может, мне пора признаться, почему я вновь заинтересовался этим делом и поручил расследование не кому-нибудь другому, а именно тебе?
– Ну уж нет, – запротестовал Калачев. – Я не хочу, чтобы обо мне думали как о тугодуме и балбесе!
– Что ж, отрадно наблюдать такое рвение, – вынужден был одобрить Горовой и даже пару раз хлопнул в ладоши. – А знаешь, любопытно, дойдешь ли ты до сути сам, без моей подсказки.
–
Он несколько секунд что-то обдумывал, закрыв глаза, после чего продолжил:
– Салях добился, чего хотел. Студенты пользовали его почти каждую ночь. А руководство на все закрывало глаза! Теперь поразмышляю о «дружбе» Саляха с шашлычником Хасаном. Может быть, в этом направлении меня ждет удача?
– Что ж, раз ты так считаешь, – Горовой кивнул и потянулся за папиросой. – Только не очень-то увлекайся. Собака в этом деле зарыта намного ближе, чем ты ее искать собираешься.
– С иранцем Хасаном «женщина Салях» познакомился, как обычно, прийдя за продуктами для студентов на базар, где иранец бойко торговал шашлыками. И это в голодное-то время?! Салях в этот день решил вкусить поджаренного на угольках мяса. Шашлык показался Саляху странным – сладковатым на вкус. Когда он вернулся в техникум, его стошнило.
Остаток дня истопник чувствовал себя разбитым, но на следующий день снова пошел на базар и откликнулся на зов шашлычника. Хасан, как ни странно, угостил его мясом бесплатно. Так продолжалось несколько дней. Со временем проходимцы сделались закадычными приятелями и любовниками одновременно.
– Короче, Степан, – не выдержал начальник. – Старайся по существу.
– Если верить протоколу, – напрягая память, продолжил Калачев. – Как-то раз больной с похмелья Салях сетовал на жизнь, на работу, а хитрый иранец внимательно его слушал и угощал шашлыками. Улучив момент, Хасан вдруг предложил любовнику заняться «настоящим делом» и предложил: «Заманивай студентов к себе по одному, пои до беспамятства и связывай. А я буду за ними позже приходить!» Он обещал щедро платить за каждую голову.
Степан сделал паузу, закурил и продолжил:
– С этого момента все и завертелось. Вечером Хасан пришел к Саляху, а у того уже сидел абитуриент. Заперев за собой дверь, Хасан подошел к парню и ударом кулака свалил на пол. Затем, не мешкая, они стянули с него штаны, и иранец привычным жестом отрезал ему половые органы. Вдвоем с Саляхом они попытались остановить брызгавшую из страшной раны кровь, но их попытки к успеху не привели. Паренек к утру умер.
На вопрос Саляха, для чего Хасан все это проделал, тот ответил: «Таких вот кастратов я передаю одному очень богатому человеку. Он хорошо платит за каждого, но только живого. Но а если кастрированный подыхает, так я его…» После этого Хасан разрубил тело паренька на части, сложил в мешок и вынес с территории техникума.
– Постой, обожди, выпить есть? – простонал Горовой, сделавшись белее мела. –
– Выпить нету, сам запретил, – проговорил Степан взволнованно. – Вон воды в ведре зачерпни и дальше слушай…
С этого дня дружба негодяев стала тверже железного сплава. Они заманивали парней и девушек в комнату Саляха, где безжалостно калечили. Если жертва не умирала, ее ночью выносили за пределы Караван-Сарая и грузили в телегу. Куда Хасан увозил несчастных, он не сознался даже на суде. Ну а те, кто не смог выжить после зверских увечий, просто-напросто расчленялся и шел на шашлыки. Убийцы несколько месяцев скармливали горожанам человеческое мясо и имели немалый с этого доход!
Степан зачерпнул ковшик воды и вылил себе на голову.
– Студенты исчезали регулярно, – продолжил он хрипло, – что не настораживало администрацию техникума. Многие ведь не выдерживали условий обучения и проживания в Оренбурге и сбегали домой. Поэтому исчезнувших заносили в списки «дезертиров», и делу конец. Несколько месяцев длился этот кошмар, но однажды одна студентка случайно услышала доносящиеся из комнаты истопника мычание и хрип. Девушка поделилась своими сомнениями со здравомыслящим преподавателем и…
– Все, достаточно, или я грохнусь в обморок! – воскликнул Горовой, вскакивая со стула. – Оба мы знаем, что убийц разоблачили и предали суду. Оба получили высшую меру, только вот…
– Невыясненным осталось одно обстоятельство, – продолжил Степан, словно не замечая протестов начальника. – С мертвыми все ясно: их скормили горожанам. А вот что стало с теми, кого оскопили и вывезли из Караван-Сарая? Тот, кто остался в тени, ушел от ответственности, – процедил сквозь зубы Степан. – Хотелось бы знать, что это за личность.
– Эта «личность» может быть скопцом, – продолжил Горовой, отирая лицо руками, словно от грязи – И, что самое прискорбное, у нас нет никаких сведений о деятельности этой изуверской секты в наших краях!
– Ты думаешь, что это дело рук того ублюдка, который убил моего отца? – предположил Степан.
– Я уверен в этом, – проговорил озабоченно Дмитрий Андреевич. – Купец скрывается где-то рядом. У него есть деньги, и он хочет властвовать пусть над ущербными, но людьми. Он вырос в секте, и его психика сломана теми чудовищными обрядами, которые в ней совершались.
– И какой же вывод?
– По моему глубокому убеждению, вывод здесь напрашивается сам собой. Купец сколотил секту, которая существует и сейчас. Скопцов надо найти и привлечь к суду. Что же касается самого Купца… Ты его можешь пристрелить как собаку! Убийство твоего отца, думаю, еще не самый страшный грех на черной душе этого оскопленного зверя!
5
Иван Петрович Носов вернулся из леса с вязанкой хвороста. В окнах горницы он увидел свет, и это неприятно удивило его: на улице еще не совсем темно, а жена жжет керосин, будто не знает, скольких денег это стоит!