Крещенные кровью
Шрифт:
В 1925 году Прокофий, которого все называли Пронькой, познакомился с 22-летним Мишкой Московым, подбив его с голодухи на разбой.
– Слушай, жрать хочешь? – предложил Пронька Мишке, когда они случайно встретились на базаре.
– Конечно, кто же от жрачки откажется, – оживился Московой.
– Тогда поработать предстоит, чтобы жратву добыть, – подмигнул Пронька своему новому приятелю.
– Поработать? – у Мишки на лице отобразилась гримаса отвращения. – От работы кони дохнут, – сказал он, собираясь уходить. – А жрачку найти я и без работы сумею!
– А ты мне нравишься, – хмыкнул Пронька. – Я дело предлагаю тебе пустячное. Ломанем ночью лавку одного буржуя недорезанного, а потом долго отдыхать будем, пока жратва и пойло не закончатся!
Все прошло удачно. Начинающие бандиты взломали продуктовую лавку и с размахом отпраздновали первый успех на криминальном поприще.
– Во фарт привалил, – пьяно икнув, пробубнил Мишка. – Делов-то всего ничего! Раз-два и в дамках!
– А ты не канителься, корешок, – развалившись на стуле, хохотнул Пронька. – Скоро мы таких дел наворочаем, что никому и не снилось!
– П-понимаю, – кивнул Мишка. – Магазинов и лавок в Бузулуке много! Ночь не поспал и…
– Какие магазины, дятел! – прикрикнул на него Пронька. – Мелко плаваешь, лягушонок. По Бузулуку куролесить начнем – быстро на киче окажемся. Тебе охота всю молодость в лагерях на баланде чалить?
– Базара нет, на воле лучше, – согласился Мишка.
– Тогда меня слушай, мазурик безмозглый, – сказал с нотками превосходства Пронька, закуривая папиросу. – Не воруй где живешь! Здесь мы должны тихо себя вести. Пусть нас везде ищут, но в Бузулук не заглядывают!
Подобрав еще несколько себе подобных, молодые бандиты рьяно взялись за дело. Начиная со второй половины 20-х годов Пронька с Мишкой, который взял себе кличку «Хохол», успешно «гастролировали» по городам Урала, Поволжья и Средней Азии. Совершая кражи и дерзкие грабежи в одном месте, они сразу же переезжали в другое, где с неменьшим успехом проделывали то же самое.
Вскоре Хохол женился на Пронькиной сестре Александре. Весной 1931 года сначала Мишка с женой, а следом за ним и Пронька с мачехой, переехали из Бузулука в Оренбург. Здесь «семейный бизнес» Исаева и Москового начал разрастаться.
Нагулявшись вдоволь по городу, Пронька и Хохол наткнулись в центре на кабак.
Заведение находилось в старинном здании. У входа, свисая с тонкой ржавой трубы, ослепительно горела электрическая лампочка без колпака. Внутри низкий серый потолок из широких досок; вдоль стен столы с табуретками. Все окрашено в желто-коричневый цвет, придававший помещению унылый вид и нагонявший тоску. Грязный, засаленный пол казался земляным и отталкивающим.
– Водяра и жратва в этой берлоге есть? – крикнул Хохол, скользя взглядом по столам и желая облюбовать подходящий для времяпровождения.
– Есть все, что пожелаете, товарищи, – буркнул хозяин.
Бандиты осмотрелись. В кабаке чревоугодничало пятеро посетителей.
У окна расположился пожилой, неряшливого вида мужик. Он подпирал кулаками подбородок и смотрел остекленевшими глазами куда-то в потолок. Перед ним сиротливо стояла недопитая чекушка, а рядом с ней лежала скомканная фуражка. Мужик что-то лениво пережевывал и мычал себе под нос.
Слева от него, за соседним столом, сидели трое молодых казахов и тихонько переговаривались.
Мужик вдруг отошел от спячки, вскочил, матерно выругался и, повернувшись, плюнул в степняков:
– Чтоб вас разорвало, утюги узкоглазые!
Казахи замолчали, переглянулись, но не стали затевать ссору.
Хохол ткнул Проньку в плечо.
– Видал, какой? – хихикнул он. – Не был бы старой развалиной, можно было к себе позвать.
– Да брось ты, – отмахнулся Пронька. – Это он, может, по пьянке понтуется, а по трезвяку небось валенок и тихоня.
Мужик тем временем взял со стола хлебную корку и швырнул ее в своих «врагов».
Официант, опасливо бегая глазками по сторонам, подошел и выставил перед Пронькой и Хохлом бутылку водки, пару рюмок и закуску.
– Может, свалить отсюда, – заметил Пронька встревоженно, – покуда кипеж не поднялся?
А задира все не успокаивался. Он подвалил к столику казахов, встал в позу кулачного бойца и, готовясь к драке, втянул голову в плечи. Мужик был коренаст, крепок, но едва держался на ногах. Желая окончательно разозлить степняков, он снова плюнул в их сторону и на этот раз попал в цветастый халат одного из них.
Казах медленно повернул голову в сторону своего обидчика и сжал кулаки. Задира радостно гыгыкнул в ожидании потасовки.
– Гляди, Пронька, один из чертей руку в карман засунул, – подавшись вперед, процедил сквозь зубы Хохол. – Чтоб я сдох, но у него там тесак [8] или волына [9] . Ежели что, я впрягусь за мужичка. Завалю казаха, чтоб неповадно было на православных копытом дергать!
– Да брось трындеть и накручиваться, – сказал спокойно Пронька, закуривая папиросу. – Понты все это, слово даю…
8
Тесак – нож (жарг.).
9
Волына – пистолет (жарг.).
– Не-е-е, – зашептал Хохол, – чую, драчки не избежать. Мы не впряжемся за мужичка – в натуре покалечут его! Я того, кто клешню в кармане держит, первым завалю, а потом и второго. Кулаки чешутся, душа потехи просит!
Ситуация накалялась на глазах. Хохол быстро опрокинул в себя рюмку водки и едва уловимым движением вытянул из-за голенища сапога финку. Он был возбужден и уверен, что без ножа в предстоящей драке не обойтись. Задира был наготове и ждал нападения казахов. Мишка тоже сжался за столом, как пружина, готовясь ринуться вперед, как только противники сцепятся друг с другом. А вот казахи все медлили, воздерживаясь от решительных действий.