Крест поэта

Сорокин Валентин

Царица подошла и ладонью чуть провела по его пылающей голове: — Какой вы грустный!.. — Такова жизнь...

Имею ли я миг спутать Сергея Есенина — у царицы с Исайкой — у Нагибина? Имею ли я миг спутать тебя с ними, друг мой, Андрей Дементьев? Пусть я подмогнул подняться тебе на ноги, когда ты поскользнулся на мраморной лестнице в Георгиевском зале, где раньше перемигивались звездоносные Брежнев и Быков. Ты скакал открыть дверцу автомобиля — встречать Раису Максимовну. Пусть.

Брежнев, кумир твой, к тому времени исчерпался, обрыдл и забюстовел у Спасской... Ты к новому скакал — на новом съезде.

Поскользнулся. Упал. Ты, мой друг, и тогда уже — глубоко пожилой и проницательный человек, не сам ли молодцевато вскочил, многократно награжденный за систематическое усердие? Но упал...

Твои лирические песни, особенно про русскую бабушку, не Татьяну ли Федоровну Есенину, танцующую, «ажио челюсти бренчат», доставляли редкое эстетическое наслаждение тебе и ЦК партии. Ты, Рождественский, Евтушенко — гомеры, околачивающиеся возле Беляева и Севрука, и выше: на трибуне Политбюро. И русская старуха, «бренчащая челюстями», — твое предсказание перестройки: поесть охота рабыне, а зубы ее цакают впустую у голых прилавков, а вы, прорабы, вы, «мозговой центр», кто — в Израиль, кто в Канаду, кто в Америку?

Неужели в Канаде кишат антисемиты, а сионистов, как в России, среди вас нету? Да, русский может быть убийцей, татарин может, а сионист нет. Сионист может лишь тренькать на скрипке, потому и первый антисемит — Сергей Есенин.

Не кажется ли тебе, Андрей Дементьев, что быть истерзанным негодяями и проходимцами из партийно-сионистской банды, не иметь ни экрана, ни радио, ни «Литгазеты» под боком, не пользоваться пронырливой поддержкой за границей — гораздо достойнее, чем лизать Брежнева и последующих лидеров?

Забыл, как в Рязани, выдернув из брюк отутюженный женою платочек, ты вытер носки у башмаков секретаря ЦК ВЛКСМ? Да, русским — невыносимо, но вытереть носки шефских ботинок один ты ласково изловчился и не запил, не задепрессировал?.. Я хоть мультимиллиордершу Кристину Онассис «унизил»: возмутился, когда Гришин, Промыслов и Зимянин хамски вселили ее в мою квартиру, вышвырнув меня с детьми, а ты? Верещал желтыми костями и приседал, приседал, вытирая.

А как ты восторженно защищал Яковлева, Шеварднадзе, Горбачева, Попова, Ельцина, Гайдара, Мурашова? Где антирусское сборище — там ты, мой брат. Ты, матерый, надеешься: не просчитался? Просчитался. Русское слово утекло из твоего воображения и разложилось. Ты массажируешь его, как свою физиономию, но слово — не проститутка...

А кому ты в «Юности» верстал страницы под ерничание над Есениным, кому? Не стыдно? Русский человек? Сколько ты улик произнес против нас, забыл? Почему ты редко лежишь на экране сегодня? Согнали тебя, надоел? Или ты оскудел от лжи, подхалимничания и неприличностей? Стар и трафаретен?

Я мог бы подать в суд за «антисемитский стишок», но судебная псарня — занятие «апрелевцев». Смерть Осташвили — подтверждение их злодейств; Олег Попцов, телевождь России, и ты — блистательные шефы плюрализма. Не гоняйтесь за антисемитами, вы же — прорабы!..

А Сергей Есенин — жертва мафии. Да он ли один? Нет пока у нас защиты от оккупантов. Не суетись, Андрей, ты, брат мой, как маршал Брежнев — в сиянии и звоне наград. Ты загодя рванул из КПСС. Я горжусь тобою. Ты неуловимей беса... А Есенин?

«Тошно

мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а еще тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу, ей-богу, не могу! Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу. Ведь и раньше, когда мы к ним приходили, они даже стула не предлагали нам присесть.

А теперь — теперь злое уныние находит на меня. Теперь, когда от революции остались только хрен да трубка, теперь, когда жмут руки тем, кого раньше расстреливали, стало ясно, что ты и я были и будем той сволочью, на которой можно всех собак вешать. Перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно: что ни к февральской, ни к октябрьской. По-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь».

За два, за три года до гибели поэт отчетливо уяснил: революция принадлежит кому-то, но не народу, не сеятелю и кузнецу. А нам сейчас и вчерашнее десятилетие — рай, если сравнить его с перестроечным грабительским десятилетием, да и нельзя все перечеркнуть. Революция, скорбя нам, воскресала в нас, в подвиге, в труде народа, в страданиях и крови его.

Сон вижу: Россию затопило. По лону вод Ной ковчегом правит. Навстречу Алесь Адамович:

— Где русофилы?

— Русские под волнами, все!

— Я те покажу, все!.. — приструнил Ноя Адамович и заскреб, заскреб кривою ластой по океану...

— Какая опасная русалка! — вздрогнул Ной... Мы почти ожили, почти зарубцевались раны и обиды наши, но предательство Горбачева с новой дьявольской жестокостью уничтожает Россию и ее страдающий народ. Горбачев — Черный человек, запеленгованный светом есенинским, как вражеский разбойный истребитель. Аварии, разломы кораблей, землетрясения, ядерные смерчи — Горбачев: природа не дала ему ни обаяния, ни ума, ни таланта. Народ презирал его. Дух покинул его, скользкого. Мысль его тупа и нахальна.

Я не за то, чтобы денно и нощно валить весь нынешний хлам, лить всю нынешнюю кровь, все нынешние слезы на Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева, но я за то, что Горбачев — преступник и предатель космический... Он убедил меня: партия, страна — кровавая сцена, где разыгрываются бандитские спектакли «вождями» революции, их соратниками и холуями. Партия — мишень, да и народ — мишень для ока лидера, и куда он всадит пулю ему, в сердце или висок, — кто предугадает?..

Полюбил я седых журавлей

С их курлыканьем в тощие дали.

Летят журавли над нами, журавли! И мертвенная зыбь колеблется за их крыльями.

2. Белая вьюга

Талант рождается один. Растет один. Творит один. И часто — воюет за призвание один. Но талант не одинокое существо. Талант — вещий инструмент в руках народа, которым он, народ, измеряет жизнь, себя и время. Все на родной земле — для таланта: прошлое, настоящее, будущее. Все для таланта: совесть, честь, правда: