Крестник Арамиса
Шрифт:
Эти интимные излияния были тем приятнее, что в течение дня монарх должен был сдерживать их, дабы даже в боли и гневе сохранить в глазах двора и простого народа величие полубога.
И вот теперь тревога, которую король испытывал, породила желание поплакаться, повздыхать, поупрекать кого-то за прошлые ошибки и пообещать расправы в будущем, как будто эти признания могли облегчить его тоскующую душу, подобно тому, как команда сбрасывает балласт во время бури, чтобы избежать катастрофы.
При этом король ухитрился забыть о присутствии Элиона. Тот чувствовал себя совсем маленьким и все сильнее прижимался к стене, словно хотел слиться с ней.
Мадам де Ментенон тоже не занималась больше молодым человеком.
— Вы что, обвиняете меня в своих несчастьях? — колко спросила она Людовика.
Тот покачал головой.
— Я обвиняю в этом только Фортуну… Фортуна — женщина… Она изменчива и покидает стариков.
— Нет ничего безнадежного. Войну нужно выдержать…
— Но что же нам делать, мадам? — возвысил голос король. — Чтобы воевать, нужны деньги, молодость и хорошее здоровье. Я дряхлый, и у нас нет больше денег… Победы истощили казну… Я уже не говорю о Боге, в чью доброту я перестал верить.
Король метался по комнате, как зверь в клетке.
— У меня нет больше министров, чтобы взвалить на себя бремя забот!.. — вскричал он. — Нет военачальников, которых можно было бы поставить во главе войск… Одни дрянные полковники, салонные бригадиры, маршалы прихожих — ваши ставленники, мадам!
— Сир, но ведь не я поручила господину де Виллеруа командование армией в Нидерландах.
— Нет, но вы мне навязали Ларсена, Буфилье, Тессе и Ла Вейяда, которые заслужили разрешение сопровождать меня на охоте и танцевать в моих балетах…
— А кто заставил командующих биться в соответствии с планами, посланными вами из Версаля?
— В разработке этих планов наполовину участвовали и вы, мадам… Одним словом, специалистов не хватает!.. Кто мне вернет Тюренна, Конде, Кольбера, Лувуа?
Маркиза резко перебила:
— О, прошу, сир, не говорить мне о Лувуа! Это он, допустив пожар, грабеж и резню, навлек на вашу голову бурю злобы и мести!
Она всегда ненавидела Лувуа не столько из-за разгромленного Пьемонта, сожженного Палатина, сколько потому, что тот всеми силами противился заключению брака короля с ней, который считал постыдным для Франции.
— Возможно, — возразил король, — но кто способен заменить его? Шамийяр, который только и умеет бильярдные шары забивать!.. Поншартрен, возомнивший себя орлом, потому что ввел в темляке сабель принципиальное новшество: раньше он был красным, а теперь будет желтым!.. Мой народ страдает. Когда-то мне удавалось ослеплять его великими деяниями. Теперь же он меня тихо проклинает, а завтра возненавидит весьма громко.
Во время этого разговора Элион, чувствуя несвоевременность своего присутствия, пытался спрятаться за настенным ковром и даже испытывал желание скрыться под столом.
Людовик между тем сам себя подстрекал, пришпоривал, ожесточался собственным гневом, виски его покрылись потом, голос прерывался, и нервно подергивалась щека.
— Мало нам приходилось терпеть унижений от этих дрянных голландцев, — продолжал он, — так теперь еще надо перед ними кланяться? А ведь сами они никогда не упускали случая надругаться над моей короной и посмеяться надо мной!.. Я нес в общество мир и должен был умолять о нем Вильгельма Оранского, непримиримого врага, столько раз бившего наши армии, и этого государишку Савойского, дочь которого возвысил до своего внука!.. Не я ли предложил вернуть все завоеванное, распустить армию, засыпать гавани, освободить от оружия арсеналы, что там еще? Все для того, чтобы добыть хоть немного покоя для себя и своего народа!
Король замолчал, судорожно вцепившись в кресло. И в следующее мгновение разразился новой бурей гнева.
— Но где уж тут спокойствие! Этот мир достался мне ценой таких уступок! Какого стыда и унижений мне это стоило!.. И вот атакуют снова, без поводов, без смысла, без всяких оправданий!.. Они уже обсуждают, как оккупировать мои территории, как разделить мое достояние и вырвать у Франции провинции, которые в нее входят как части одного организма, с тех пор как она существует, со времен Карла Великого!
Никогда еще мадам де Ментенон не видела короля таким разъяренным.
— Сир, — воскликнула она. — Успокойтесь! Возьмите себя в руки! Мы не одни! — она смотрела на Элиона, и ее взгляд, жесты, вся ее фигура приказывали молодому барону: «Выйдите!»
— Клянусь, — не успокаивался Людовик, — я не вынесу этого последнего оскорбления… Уж лучше умереть, чем передать правнукам истоптанное, изничтоженное наследство, которое предки мне передали нетронутым!.. Скорее я найду в себе силы вынуть шпагу из ножен и вонзить себе в сердце, чем видеть похороны своей чести и чести Франции!
Обессиленный, король упал в кресло.
— Господи, прошу покоя!.. Хоть немного покоя!.. Для меня, для моих подданных, для человечества!
— Но, сир, — воскликнула маркиза, — что вам мешает получить этот покой?
Людовик бросил на нее бешеный взгляд.
— Вы мне советуете отречься от престола?
— О сир, как вы могли подумать?..
Старый монарх махнул рукой и опустил голову на грудь.
— Если бы я и решился отказаться от тревог и забот власти, на кого бы я взвалил ее, боже правый?!.. Герцог Бургундский еще недостаточно созрел, чтобы править, Небо отняло у меня великого дофина…
— Сир, у вас есть другие дети.
— Да, ваши бывшие воспитанники, герцог дю Мэн и граф Тулузский… Но мадам, ваши труды по их воспитанию не сотрут пятна их рождения.
— У вас есть друзья, люди, служащие вам верой и правдой, советчики, жена, наконец…
— У владык не бывает друзей, у них есть только лакеи… У них нет советчиков, есть только люди, заинтересованные их обманывать. Что касается жены…
— Осмелитесь утверждать, что она не верная и преданная ваша подруга?