«Крестоносцы» войны
Шрифт:
Шийл смущенно поглядел на русского; тот был немногим выше его, но какие плечи! Какие крепкие руки и ноги!
Русский ткнул себя в грудь и представился:
— Ковалев! Андрей Борисович Ковалев! — Потом вопросительно посмотрел на Шийла.
— Шийл, — ответил тот.
На этом разговор прервался. Продолжить его следовало Шийлу, а он не знал, что сказать.
Наконец он сообразил, что нужно известить Лестера или лейтенанта. Но когда он попросил Черелли сходить за ними, тот фыркнул:
— Где это я их буду искать? — и Шийл понял, что их действительно не найти, раз они охотятся за меховыми куртками в каком-то из полутора десятков домов.
— Нечего рассуждать! — крикнул он Черелли и Траубу. — Отберите у них винтовки, и пошли! — Он потянулся к оружию Ковалева. Большая рука русского крепко обхватила ствол винтовки.
— Давай, давай, — сказал Шийл и потянул винтовку к себе.
Русский, не разжимая пальцев, покачал головой, дружелюбно, но твердо.
Шийл растерялся. Без нужды лезть в драку с такими людьми ему не хотелось. Он нехотя отпустил винтовку, русский улыбнулся.
Шийл подтолкнул его вперед. Ковалев послушался: высоко держа голову, он двинулся с места легким шагом человека, привыкшего к большим переходам.
Командный пункт роты помещался неподалеку, в маленьком доме на дороге, ведущей к складам. В углу на скамье несколько солдат играли в карты. Трой накладывал в плиту дрова, а какая-то старуха в синем переднике суетилась с кастрюлями и чайниками, стуча деревянными подошвами по каменному полу.
Трой поднял голову, не выпуская из рук полена.
— Я к вам привел этих людей, сэр, — доложил Шийл. — Кажется, русские.
— Дело! — сказал Трой. — Пусть сдадут оружие старшине.
— Насчет этого, сэр, вы лучше сами с ними поговорите, я уже пробовал. — И озабоченный тем, как бы поскорее вернуться к меховым курткам, Шийл добавил, что он поставлен охранять склады.
— Ладно, — кивнул Трой. Шийл и Черелли ушли; Трауб остался, предвкушая тепло и кофе.
Трой оглядел четырех незнакомцев. По их измученным лицам видно было, что они много пережили. Недоверие Троя быстро растаяло. Немец, или человек, служивший немцам, не был бы таким тощим и не было бы у него в глазах такой спокойной уверенности и надежды, как у этих людей.
Трой выбрал из четверки того, в котором всего заметнее была военная выправка, и знаком подозвал его к столу.
Русский отдал честь:
— Сержант Ковалев, Андрей Борисович. — Потом, взяв протянутую руку Троя, пожал ее крепко и сердечно.
Трой указал на стул.
— Вы по-английски говорите?
Ковалев улыбнулся.
— Не понимаю.
— Как?
— Не понимаю. Nicht verstehe! — У-у… — Трой был озадачен.
— Deutsch! Ich spreche deutsch! — сказал Ковалев.
Из угла, где играли в карты, Трауб крикнул:
— Он говорит, что знает по-немецки!
— Так идите сюда! — нетерпеливо сказал Трой.
У Трауба с русским завязался оживленный разговор. Трой перебил их:
— Мне нужно узнать, как они сюда попали.
Трауб дал Ковалеву сигарету и продолжал его расспрашивать. Отвечая на вопросы, Ковалев достал из кармана большой нож, разрезал сигарету на три равных кусочка и отдал своим товарищам.
Трой посмотрел на русского, тот ответил на его взгляд и улыбнулся.
— Знаю, — сказал Трой, словно Ковалев мог понять его, — это свинство с моей стороны. — Он вытащил из вещевой сумки пачку сигарет и протянул Ковалеву.
— Спасибо!
— На здоровье… товарищ!… Как там кофе, готов?
Трауб пересказал Трою историю Ковалева.
Ковалев служил сержантом в русской морской пехоте, участвовал в обороне острова Эзель при входе в Рижский залив, был тяжело ранен и попал в плен к немцам. Он бежал и пробрался к своим.
— Как же он оказался здесь? — спросил Трой.
— Партизан, — объяснил Трауб. — Его послали за линию фронта партизанить. В Риге немцы схватили его и пытали.
— Заливает! — сказал Трой.
Он привык к иной войне — более упорядоченной, более цивилизованной. Пленных не пытают! Партизаны — это романтика, пропагандистская выдумка в советских киновыпусках последних известий, которые он смотрел в Штатах.
Трауб сказал что-то Ковалеву. Тот снял свою тонкую, заплатанную на локтях куртку. Под ней оказалась чисто выстиранная полосатая тельняшка. Он стянул ее через голову и повернулся к Трою спиной. Спина тоже была полосатая, только полосы были не синие, а красные.
Трауб поглядел на эту спину. Из угла подошли картежники и тоже стали смотреть.
Трой судорожно проглотил слюну.
— Скажите ему, пусть оденется. Скажите, что я ему верю.
Трауб перевел:
— Он хочет, чтобы я вам сказал, капитан, что он убил много немцев. Они работали в шахте в Лотарингии. Они оттуда бежали и голыми руками убили нескольких немцев. Потом взяли у них оружие и этим оружием убили еще много немцев.
Трой протянул палец к поясной пряжке Ковалева.
— Советская! — сказал Ковалев. — Советская морская пехота! — Он показал Трою серп и молот.
Трауб объяснил:
— Это все, что у него осталось от своего обмундирования — тельник и пряжка. Даже немцы не смогли их отнять.
Трой задумчиво подал Ковалеву кружку кофе.
— Трауб! Скажите, что мы его обмундируем с ног до головы. У нас тут целый склад германского военного флота, прекрасные вещи — брюки, кители и все прочее.
Ковалев, с упрямым огоньком в глазах, сказал что-то Трою.
— Он хочет воевать, — перевел Трауб.
Трой, сдержав улыбку, велел Траубу объяснить, что Ковалева и его спутников отправят в Верден, и там другие американцы решат, что ему делать дальше.