«Крестоносцы» войны
Шрифт:
— Посмотрите на нас, — сказала девушка, — вот как с нами обошлись его соотечественники.
— Я знаю.
— Вы смотрите на мои волосы? — спросила она. — Меня обрили.
— Они отрастут, — сказал он помолчав.
— Отрастут, — подтвердила она.
— Зачем вас обрили?
— Кто говорит, потому что немцам нужны были волосы, кто говорит, чтобы мы не убежали. Но мы все-таки убежали.
— Вас было много? — спросил Иетс.
Девушка указала на группу женщин, сидевших посредине
— Некоторые и сейчас здесь. Мы три дня шли пешком.
— А мужчин с вами не было? — спросил Иетс.
— Почти не было. Мужчины ушли за два дня до нас, когда немцы стали нервничать. Они сняли немецких часовых, забрали их оружие и ушли.
— Где это было?
— В Роллингене. Мы работали в шахте.
— Вы работали в шахте? И эти женщины тоже?
— Да.
— Под землей?
— Да.
«Крепкая, видно, девушка, — подумал он. — Вернее, была крепкая до того, как ее поставили на эту работу».
— Сколько часов в день? — спросил он.
— Десять, иногда двенадцать. Но мы не особенно надрывались, — добавила она с коротким, злым смешком.
— Разве с вас не требовали определенного количества руды?
— Это все улаживал Андрей.
— Кто такой Андрей?
— Он был у нас приемщиком, — объяснила она. — Его сейчас здесь нет. Он ушел с другими мужчинами. Я не знаю, где он. Андрей все и организовал.
— Он, видно, молодец, — сказал Иетс снисходительно.
— Он нас учил, — сказала девушка. — Шахта принадлежала какому-то французу, но руду забирали немцы.
— Делакруа? — спросил Иетс.
— Может быть, я не знаю. Все они друг друга стоят.
— Да, нужно полагать, что так, — сказал Иетс с убеждением. В голосе его прозвучала ненависть. Девушка подняла голову, и он прочел в ее глазах, что разногласие по поводу Гёте забыто.
Она подвела его к своим товаркам. Ему принесли ящик, он сел, расстегнул шинель, — словом, устроился по-домашнему.
Она представила его женщинам:
— Этот американский офицер пришел посмотреть, как мы живем. — И добавила, обращаясь к Иетсу: — До сих пор нами еще никто не интересовался.
Иетс не мог им сказать, что его задача — опросить их, а не облегчить их участь. И вдруг он заметил, что они уже не смотрят на него; даже киевлянка отвернулась куда-то в сторону.
Иетс тоже оглянулся.
В дверях стоял могучего вида мужчина; он с радостной улыбкой раскинул длинные руки, словно желая обнять сразу всех обитателей комнаты.
— Андрей! — ахнула девушка из Киева и бросилась к нему. — Ой, Андрей!
Он обнял ее — не как влюбленный, а скорее как защитник и покровитель. Рядом с ним она казалась очень маленькой, ее стриженая головка едва
Она быстро и взволнованно заговорила по-русски, он, успокаивая, похлопал ее по плечу. Раздвинув рукой женщин, окруживших его плотным кольцом, он наконец вошел в комнату.
Иетс по-прежнему сидел на своем ящике. Так это и есть Андрей, учитель, организатор, тот, что ушел с мужчинами. Он держался, как настоящий военный, очень прямо и вместе с тем свободно. Волосы его, светло-русые, густые, невьющиеся, ежиком торчали над крепким квадратным лбом. Рот у него был небольшой, красивой формы подбородок, как и лоб, квадратный и решительный. Он поморгал, привыкая к полумраку комнаты, потом шагнул вперед и стал перед Иетсом, дожидаясь, пока тот обратится к нему.
В этом человеке было что-то до того значительное, что Иетс не мог пройти мимо него. К тому же он представлял и особый интерес. Вероятно, он пережил то же, что тысячи других перемещенных лиц в этом лагере. Как ему удалось сохранить такую бодрость, такую силу духа? И много ли таких, как он?
— Я — офицер американской армии, — сказал Иетс по-немецки, острее, чем когда-либо, чувствуя всю нелепость положения, при котором два союзника вынуждены объясняться на языке своего общего врага.
Он думал, что студентка будет переводить, но Андрей отвечал сам:
— Я сержант советской морской пехоты, Ковалев Андрей Борисович.
— На вас отличная форма, — заметил Иетс. — Неужели сохранилась с начала войны?
— Нет, — рассмеялся Ковалев. — Это мне дал один американский капитан. Когда мы с товарищами, — он указал на мужчин, стоявших позади него, и Иетс только тут заметил, что Ковалев пришел не один, — когда мы с ними добрались до американской заставы, у нас ничего не было, только лохмотья да винтовки. А теперь вот как одели.
Он пощупал свои брюки.
— Ничего сукно. Со складов германского флота… А вот это — советское! — Одной рукой он хлопнул по поясной пряжке, другой — по тельнику на груди. — Их у меня никто не мог отнять.
— Как ты сюда добрался? — спросила девушка. — Что ты делал, после того как ушел из шахты?
Ковалев отвечал не спеша, обращаясь к Иетсу:
— Мы убивали немцев. Мы жили в лесах, передвигались ночью. Партизаны — в Америке это тоже так называется? Меня этому обучали; нас много таких. Вот и пригодилось. За два дня мы набрали столько германского оружия, что девать было некуда. Мы могли бы долго так жить. Но я сказал своим: пора возвращаться в Красную армию. Пойдем к американцам, скажем, кто мы есть, и они нас отправят домой.