«Крестоносцы» войны
Шрифт:
— Возможности у нас ограниченные, — сказал Уиллоуби и добавил, брезгливо приглядевшись к сероватой массе в своей тарелке: — Честное слово, сэр, не грех бы нам потребовать более приличный паек…
Полковник лениво ковырял вилкой свиной паштет, разогретый прямо в консервной банке и отдававший жестью. Взглянув на Ковалева, он увидел, что тот методично отправляет паштет в рот, кусок за куском.
Девитту было досадно, что он не может поговорить с русским без посредника. Этот человек ему сразу понравился. Фигура и выправка замечательная, а это важно для солдата. Он оценил и взгляд Ковалева, который внимательно, ничего не упуская, изучал свое новое окружение, и то, как он быстро приспособился к новому для него обществу. По всему видно — воспитанный человек. Это тоже важное качество для военного.
Ковалев повернулся к Девитту.
— Что он хочет узнать? — спросил полковник.
Иетс нагнулся вперед, стараясь перекричать общий разговор.
— Он спрашивает, как мы кормим пленных немцев.
— А при чем это? — спросил Уиллоуби.
— В лагере для перемещенных лиц кормежка неважная.
— Они скоро выйдут из лагеря, — сказал Уиллоуби, — и начнут зарабатывать деньги. Часть перемещенных будет работать здесь поблизости, кажется, в лотарингских шахтах.
Иетс нахмурился. Он смутно припомнил, что слышал о чем-то таком от Бинга. И что-то там было очень нехорошо, но что именно — он забыл.
Девитт перестал ковырять вилкой паштет.
— Иетс, скажите сержанту Ковалеву: наши пленные едят в точности то же, чем мы сейчас угощаем его самого.
На лице Ковалева изумление сменилось недоверием, недоверие — гневом.
— Напомните ему про Женевскую конвенцию! — сказал Девитт.
Иетс начал говорить. Но он тут же почувствовал, что в присутствии Ковалева красивые фразы насчет гуманного обращения с побежденным, безоружным противником звучат как издевательство.
Ковалев отогнул рукава своей куртки, и все увидели на его запястьях шрамы, словно процарапанные толстым пером, обмакнутым в лиловые чернила.
— Проволочные кандалы, — пояснил он и, скрестив руки позади спинки стула, показал, как его подвешивали за кисти.
— Это было в Риге. Я возглавлял там одну группу. Нам было поручено взорвать пороховой склад, захваченный немцами.
— …пороховой склад, захваченный немцами, — повторил Иетс по-английски.
— Диверсия в тылу противника, — сказал Уиллоуби. — Мы за это тоже не погладили бы по головке.
Ковалев подождал, пока живые глаза Девитта снова не обратились на него, а затем продолжал свой рассказ, делая паузы, чтобы Иетс успевал переводить.
— В это время наша группа пополнилась одним новым человеком… Мы его ждали… Пароль он назвал правильно… Он должен был сменить меня… Я получил приказ выбраться из Риги еще до взрыва… Я пошел к нему на дом, чтобы передать дела… Никогда не забуду эту комнату… Деревянный стол, на крышке грубо вырезана голая женщина… Он сидел за столом, а когда я вошел, он встал… Мы поздоровались за руку, его рука была очень холодная… И тут в комнату ввалились немцы… Он так и не отпустил мою руку… Когда меня пытали, мне говорили, чтобы я все сказал… Что им все равно все известно… Они сказали, что схватили нашего человека, а вместо него послали своего агента… Они сказали, что я переношу пытки лучше других… Они смеялись, как будто им очень весело… Может, так оно и было.
— Может, так оно и было, — закончил Иетс. В столовой наступила тишина, только позвякивала посуда.
Молчание нарушил Уиллоуби.
— Спросите его, Иетс, как же он остался жив?
Ковалев отрезал тонкий ломтик американского сыра, положил его на ломтик хлеба, не спеша откусил кусочек и съел.
— Я ничего им не сказал. — И, помолчав: — Я остался жив.
Уиллоуби задумчиво упер палец в толстую щеку.
— Не хотел бы я иметь вас своим врагом, Ковалев! — И засмеялся.
Иетс повернулся к Ковалеву.
— Майор говорит, что не хотел бы иметь вас своим врагом.
Ковалев тихонько отложил нож.
— Мы сражаемся вместе, против общего врага. Вместе мы победим.
Напряженная атмосфера сразу разрядилась. Девитт поднял чашку с кофе.
— Прекрасный тост! Жаль, что у меня не осталось спиртного.
Выпили серьезно, в торжественном молчании.
Уиллоуби вдруг усмехнулся.
— Скажите ему, Иетс, для него уж и работку припасли. Такой верзила да с такими руками, как шахтер он просто находка…
Иетс резким движением отодвинул от себя чашку. Кофе расплескался на стол. Он заметил, что Бинг и другие солдаты обернулись в его сторону.
— Думаю, что вы ошибаетесь, майор! — сказал он. — Вы не знаете Ковалева. Он уже работал в шахте. У немцев. И выработку давал им ничтожную.
За солдатским столом кто-то засмеялся.
Полковник поднял руку.
— Военному место в армии. Если он хочет служить в нашем отделе, мы охотно возьмем его. Спросите его, Иетс.
— Сэр!… — Уиллоуби сдвинул брови.
— А почему бы нет? — Девитту стало не по себе. — Нам предстоит все больше сталкиваться с перемещенными лицами. Он мог бы переводить вместе с Иетсом, так ведь? А кроме того, он превосходный солдат. — Голос его опять звучал уверенно. — Вы как, Уиллоуби, хороший пулеметчик?
— Нет, сэр. Да это и не мое амплуа. — Уиллоуби сделал большие глаза и спросил: — Вы хотите, чтобы у нас завелись большевистские ячейки, сэр?
— Что?!
Ковалев почувствовал, что назревает ссора и что сам он послужил для нее поводом. Он тихо сказал что-то Иетсу.
Иетс перевел:
— Ковалев благодарит вас за ваше предложение, полковник. Но он хочет возвратиться в свою армию.
— Как это он возвратится? — спросил Уиллоуби.
Иетс улыбнулся.
— Как-нибудь сумеет.
Девитт закурил. Отказ Ковалева огорчил его. Девитту нужны были люди, которые укрепили бы его веру в то, что планы Фарриша неосуществимы. Он хотел иметь таких людей около себя; откуда возьмутся эти люди, ему было все равно, лишь бы они доказывали правильность его мнения, что человек в основе своей не так уж плох.