Крестоносец
Шрифт:
Я аббату подсказал, что для той же медицины в монастырских школах спиритус придётся в самый раз. Авторитет их выученников взлетит на недосягаемую высоту — большинство их пациентов выживут, плюс анестезия спиртом облегчит лечение ран, переломов и ампутаций. Так же показал, как можно на спиритусе изготовить цветочные эссенции, добавляя их в свечной воск для благоухания.
Часть спирта я выпросил для себя, хотел изготовить настойки на травах. Но уже в пути, по ходу дела, когда будем догонять армию нашего короля. А пятьдесят безантов постарался понадёжнее спрятать, сшив с внутренней стороны штанов потайной карман. Всё-таки по нынешним временам деньги более чем приличные, для кого-то целое состояние. Роланд вообще пребывал в эйфории, словно это ему заплатили полсотни золотых.
И кстати, такая попытка была предпринята буквально в сутках пути от аббатства к Саарбрюккену, от которого мы решили спускаться вниз по реке Саар. Так получилось, что ночью на привал мы остановились у подножия поросшего лесом холма в одиночестве. Группки отставших от армии крестоносцев тоже двигались в этом же направлении, но были они редкими, и мы, так получилось, прибились к парочке таких же оболтусов.
Одному лет двадцать, второй выглядел лет под сорок. Причём оба были немцами, что вообще странно, учитывая, что армия Конрада ушла в Святую землю ещё месяц назад. Однако по-французски, хоть и с акцентом, говорили неплохо, видимо, сказывалась близость французской границы.
Младший, со светлыми крысиными усиками и покрытым угрями лицом, представился Вольфгангом Вагнером. Композитор вдвойне — я невольно вспомнил Вольфганга Амадея Моцарта и Рихарда Вагнера. Старший же назвался Гюнтером Шульцем. Оказалось, первый приходится племянником второму, старшим сыном его сестры. Свою задержку объяснили юридическими проволочками: дядюшке якобы пришлось доказывать в суде право наследования небольшим поместьем после смерти старшего брата. Тот несколько тел назад схоронил жену, сына и дочь, умерших от непонятной болезни, и таким образом, наследников у него не осталось. Таковым себя считал на законных, как он заявил, основаниях Шульц, но тут вдруг объявился якобы незаконнорождённый сыночек братца, тоже заявивший права на кусочек земли и каменный домишко. В итоге «самозванец» так и не смог доказать своё родство с покойным, и имение перешло к Шульцу. Тот оставил на хозяйстве старшего сына, а сам, будучи вдохновлён рассказами стариков, участвовавших в Первом крестовом походе, которые вернулись со славой и добычей, отправился попытать удачи во Втором. А сестра подсунула ему своего сына, которому тоже не терпелось ухватить удачу за хвост, так что пришлось отправляться в путешествие с такой вот нагрузкой.
Вооружены они были так себе, не лучше и не хуже нашего, разве что у каждого при себе имелся ещё и боевой топор на длинной рукояти. С оруженосцами у них была та же история, что и у нас — на них элементарно не хватало денег. То есть у нас-то теперь ещё как хватало, но подыскивать оруженосца на ходу, да ещё в чужих землях, я считал как-то не совсем правильным. Пока и сами неплохо справляемся.
По ходу дела Роланд принялся рассказывать нашу историю, и когда дело дошло до монастыря цистерцианцев, сдуру проболтался, что сам Людовик подарил мне перстень, который сейчас красовался на пальце моей правой руки, а за аппарат, производящий крепкое вино, а также за а также за аппарат, производящий крепкое вино, и ещё за разного рода знания, коими я поделился с монахами, мы получили от Бернарда Клервоского кругленькую сумму. Гюнтер и так всю дорогу косился на мой перстень, а сейчас от меня не ускользнуло, как переглянулись дядюшка с племянником, и этот взгляд мне не понравился. А потому я решил держать ухо востро и, как позже выяснилось, мои опасения оказались не напрасными.
Вот в первую же ночь, разбив свой шатёр рядом с нашим, они и затеяли пакость, решив взять грех на душу. Заводилой, как и следовало ожидать, оказался старший, Гюнтер Шульц. Уже в предрассветной мгле, когда настаёт время самых сладких снов, полог нашего шатра тихо отодвинулся и в проёме, на фоне лениво просыпавшейся зари, показалась полусогнутая фигура Шульца, а за ней вторая, его племянника. И оба держали в руках свои нехилые такие ножички.
Почему
К тому моменту, действуя скорее интуитивно, нежели осознанно, я уже вытащил из ножен собственный нож, купленный когда-то у кузнеца-оружейника Форжерона, чья прекрасная дочь Беатрис не раз и не два грезилась мне в моих сновидениях. Увидев вооружённых попутчиков, я понял, что наши с Роландом дела плохи. Гюнтер был здоровым малым, настоящий Голиаф, да и его племянник, на долю которого, я так понял, выпало прирезать моего спутника, не выглядел Давидом. Откормились, сволочи, на свиных рульках, или что они там жрут…
Одновременно с криком: «Роланд, опасность!» я метнулся вперёд и, пользуясь эффектом неожиданности, вонзил лезвие ножа точно в пах Шульца. Раздался вопль такой силы, какого доселе мне слышать не доводилось. У меня даже в ушах зазвенело.
— А? Что? Что случилось?
О, Роланд проснулся. А Гюнтер продолжал вопить, испытывая на прочность мои барабанные перепонки, но я уже переключился на Вольфганга. Однако тот, сообразив в последний миг, что его будут убивать, вовремя опомнился и дал стрекача. Преследовать его, обутого в шоссы, тогда как я был бос, мне не улыбалось. Да и драпанул он так, что тут же затерялся в предрассветной мгле, бросив всё, включая их с дядей стреноженных лошадей.
А дядя тем временем лежал на земле внутри нашего шатра, размерами больше напоминавшего палатку, и уже н орал, а глухо стонал.
— Роланд, зажги огонь, — скомандовал я.
Когда полминуты спустя внутренности шатра озарились пламенем масляного светильника, я увидел, что Гюнтер лежит в большой, натёкшей под него луже крови. На всякий случай ногой отодвинул наши вещи, чтобы не запачкались, и подобрал выпавший из ослабевшей руки разбойника нож.
— Schmutziges franz"osisches Schwein[5], — простонал он, с ненавистью глядя на меня снизу вверх.
Глаза его уже застилала поволока смерти, но в них всё ещё полыхала ярость. И, такое ощущение, какая-то обида. Наверное, оттого, что казавшееся таким лёгким дело неожиданно провалилось.
Последние два слова я понял, что-то про французскую свинью. Первое наверняка так же было не слишком ласковым.
— Ограбить хотел, скотина? — скорее утверждающе, чем вопросительно сказал я. — А Господь-то всё видит, не попустил свершиться беззаконию. Ничего, его длань и племянничка твоего настигнет, можешь не сомневаться. Скоро на тебя наденут деревянный макинтош, и в твоём доме будет играть музыка, но ты её не услышишь.
Последние слова я говорил уже мертвецу, так что удивляться им было некому, кроме стоявшего за моей спиной Роланда. Впрочем, он уже, кажется, разучился удивляться. Рана немца оказалась столь серьёзной, что из него буквально за пару минут вытекла почти вся кровь, и даже в слабом свете масляного светильника лицо новопреставленного напоминало гипсовую маску. Что ж, получил по заслугам. А мне не помешало бы наконец отлить, я того и гляди напружу прямо в штаны.
Утром мы всё же похоронили покойника. Вернее, засунули тело в небольшой грот, стены которого, словно вены, прорезали корни растущей на склоне сверху сосны, и закидали лапником. Спи спокойно, дорогой друг! А его с племянником вещи трогать не стали, даже лошадей так и оставили стреноженными, пусть и дальше щиплют травку. Мы же не мародёры, у нас и своего добра достаточно. Я даже не стал проверять, сколько денег в кошеле этого разбойника. Меня не покидала уверенность, что Вольфганг ошивается где-то поблизости и, как только мы свалим, он объявится на поляне и приберёт всё добро. Так что мы с Роландом неторопясь переквасил, как ни в чём ни бывало, собрались, и тронулись дальше, в сторону Саарбрюккена.