Крестьянка в наказание

Азара Вероника

Грустная будущность сегодня меня не тревожила. Старшая сестра Рулана согласилась показать город. Когда я выскочила из нашей девичьей каморки и бросилась на двор, она перехватила, всунула в руку кусок хлеба, намазанный смальцем, и велела быстро есть, задерживаться из-за меня никто не будет.

Запихнув хлеб в рот, покивала и побежала к повозке.

Батюшка недовольно глянул в мою сторону, проворчал о ленивых, и продолжил укладывать узлы на повозку.

Уж так мне хотелось оправдаться — проспала не из-за лени, ночью закончила кружевную скатерть, но спорить с батюшкой себе дороже.

Быстренько забралась на повозку, куда было указано, и затихарилась, крепко прижав к груди узел с рукоделием — матушка разрешила в этот день попробовать самой расторговаться.

Долгой дорогой меня разморило, несмотря на то, что Рулана, сидевшая рядом, постоянно насмехалась, рассказывая, как буду жить в её доме, при её детях и муже. Другого-то мне ничего не светит.

Даже насмешки не портили настроения. Вокруг медленно проплывали новые, незнакомые места. Мимо проезжали другие повозки, спешившие на торжище. Люди здоровались с батюшкой, старательно отводя глаза от нас с Руланой — неприлично разглядывать посторонних девиц, пока они не просватаны. А даже Рулана, хоть и имела виды на сына старосты, заветного браслетика пока не получила, о чём говорила её плотно повязанная платом голова. Только один всадник нагло принялся нас рассматривать и даже подмигнул Рулане, тотчас же задравшей гордо нос, хотя и улыбнулась постороннему мужчине.

Мне же захотелось от стыда закопаться в узлы и мешки, наваленные на повозке. Батюшка, заметивший охальника, недовольно хлопнул кнутом и грозно глянул в мою сторону.

Обидно стало до слёз — улыбается Рулана, а виноватой оказываюсь я…

Город показался неожиданно. Открыв рот, смотрела на нависающие над головой высоченные стены, на мощёную мостовую, по которой бодро стучали копыта и гремели повозки. Вдоль улиц стояли роскошные дома. У нас в деревне о таких и не мечтали! Дома всё из камня, самое меньшее в два этажа. На окнах кружевные занавески, ими я больше всего заинтересовалась. Интересно, дорого стоят? Вот бы сплести…

Рулана заметила мой интерес и посмеялась. Оказывается, такие дивные кружева плетут на специальных машинах. Мне стало даже стыдно за своё рукоделие. Вот, надеялась заработать немного. Матушка сказала — если хорошо расторгуюсь, можно ткани на ещё одно платье купить. Но, если уж машинами такую красоту делают…

Огорчаться долго времени не оказалось. Попетляв боковыми улицами, миновав центральную, по ней двигались господские повозки, мы выехали на торговую площадь.

От волнения аж сердце захолонуло! Толпы людей, раскладывавших товар, грозные стражники, ругающие всех подряд, красивые девицы и строгие мужики… Запахи и шум толпы окружили и ошарашили, не сразу поняла — повозка остановилась, а батюшка ругается, на чём свет стоит. Оказывается, он уже два раза приказал мне спускаться с повозки да раскладывать в уголке свои работы. А я, с перепугу, ничего не слышу и не вижу.

Рулана смеялась во весь голос. И не стыдно ей? Неприлично девице этак хохотать. Но об этом я после подумаю. Да и попробуй сейчас замечание сделай! Знаю чем обернётся — никакого похода в большой городской храм и прогулки по широким городским торговым улицам… Нет уж, пожалуй, промолчу. Тем более, батюшка молчит, не одёргивает горластую.

Кто его знает, может здесь, в городе, так принято…

Тем временем, пока все эти мысли мельтешили в голове, руки быстро работали. Мы с Руланой раскладывали товар, который батюшка сноровисто снимал с повозки и придвигал поближе к выкупленному на два дня прилавку.

Сестрица уже не раз бывала на торгах и знала, как выгоднее разложиться. Да и голос у неё громкий, пронзительный, легко перекрывавший голоса других торговок. Я покорно пристроила своё рукоделие на уголке прилавка и смирно встала рядом. Батюшка увёл коняжку с повозкой в сторону и занялся обиходом животины. Не его это дело торговлей заниматься, разве только появится оптовый заказчик. Тогда девкам невместно по рукам бить.

Заливисто кричали торговки, расхваливая свой товар. Мимо сновали и крестьяне, спешившие прицениться к товару, и городские — в основном прислуга, но иногда мелькали даже люди похожие на господ.

Стоило мне сказать такое, засмотревшись на важную барыню в синем платье с цветочной вышивкой, Рулана опять подняла меня на смех.

— Господа на торг не ходят! Это тоже слуги, только из богатых домов. Вот бы с кем батюшке по рукам ударить! Они и платят хорошо, и товар весь разом взять могут!

— Да куда ж им столько?! — глянула на разложенные пучки зелени, связки овощей и плетёные корзины с птицей.

— Глупая! Да баре праздники устраивают не чета нашим деревенским. Мне вон рассказывала служанка одна — от птицы грудки исключительно готовят, остальное прислуге да собакам идёт!

Я задохнулась. Это как же такое может быть?! Собак птицей кормить?!

Но разговор пришлось прервать. Батюшка, подошедший со спины, рявкнул так, что мы обе пригнулись:

— Хватит трындеть! Руланка, торговать начинай, не то до полудня впустую болтать будете!

Молча склонила виноватую голову. Да уж, и сестре из-за меня досталось. Ещё откажется меня брать в другой раз!

Сестрица громким голосом принялась зазывать покупателей, я же, тем временем, рассматривала происходящее вокруг.

Никогда не видела столько нарядных людей разом. Деревенские наряжались редко, разве жена да дочки старосты могли выйти в будний день в расшитых ярких платьях. Здесь же от фасонов и цветов рябило в глазах. От криков торгующих кружилась голова… Наверное, поэтому не сразу заметила — и мой товар, несмотря на то, что не зазывала, привлёк покупателя.

Возле прилавка остановился господин в тёмном платье, расшитом блестящими гладкими нитками в тон ткани. Ох, и сколько же стоит такой наряд? Нитки такие я раз и видела. Возят их из-за моря, стоит, говорят, крохотный моточек, вровень с тёлкой от удойной коровы!

Впилась взглядом в вышивку, не имея сил даже перевести дыхание…

Пока Рулана не ткнула изо всех сил в бок локтём.

Сначала не поняла за что, только переведя взгляд на сестру и заметив грозно нахмуренные брови, проследила за её взглядом…

Господин молча рассматривал через смешное стёклышко мой товар. Рассматривал, пожёвывал губами и такое огорчение было на его лице!

— Эх, товар совсем негодящий!

Я бы расплакалась от огорчения на такие слова, но господин продолжил: