Крестьянские восстания в Советской России (1918—1922 гг.) в 2 томах. Том первый
Шрифт:
Методологическая заданность, выраженная в официальной партийной истории, определяла крайне ограниченные рамки для освещения крестьянских протестных явлений. В 1970-х – первой половине 1980-х гг. в исследованиях протестного крестьянского движения произошел заметный спад. Как и ранее, протестные крестьянские явления изучались в основном в контексте истории Гражданской войны, взаимоотношений крестьянства с властью. Примером руководства методологическими канонами, заложенными в официальном издании партийной истории, явились две книги Д. Л. Голинкова. Автор – бывший следователь по особо важным делам в Прокуратуре РСФСР и СССР, в 1971 г. опубликовал книгу об истории борьбы с контрреволюцией в Советской России в 1917—1924 гг [56] . Через несколько лет, в 1975 г. в Госполитиздате огромным тиражом в 100 тыс. экз. была издана новая, объемная (703 стр.) книга Д. Л. Голинкова под названием «Крушение антисоветского подполья в СССР (1917—1925 гг.)». Термин «подполье» в заголовке книги не отражал предмет изучения автора – разгром антисоветских движений в Советской России, на Украине, в Белоруссии, Закавказье, Средней Азии. Эмпирический материал книги даже сегодня представляет интерес: в ней достаточно подробно освещены основные протестные выступления крестьянства в указанных регионах. Автором были использованы следственные и судебные материалы ВЧК-ГПУ, трибуналов и судов, т.е. источники, доступ к которым для обычных исследователей был закрыт. Издание Д. Л. Голинкова имело
56
Голинков Д. Л. Крах вражеского подполья (Из истории борьбы с контрреволюцией в Советской России. 1917—1924 гг.). М., 1971.
Карательная политика (по терминологии автора) органов борьбы с контрреволюцией в период военного коммунизма охватывал многие направления: «политический бандитизм», «церковную контрреволюцию», «разгул и крах мелкобуржуазной стихии», «партизанщину», особенности борьбы с контрреволюцией в период нэпа и др. Какие оценки высказывал автор? Крестьянские протестные выступления определялись как контрреволюция, соотносимые с понятиями колчаковщина, деникинщина, врангелевщина. Политическим бандитизмом именовались «антисоветские движения» и «антисоветские выступления», к которым причислялись все «крестьянские мелкобуржуазные движения» и вообще вся «мелкобуржуазная контрреволюция». Как однопорядковые явления, без различия, рассматривались не только махновщина и григорьевщина, но и петлюровщина. Общая оценка карательной политики Советского государства в отношении антисоветских выступлений характеризовалась автором как «последовательное проведение в жизнь классового пролетарского принципа» [57] .
57
См.: Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР (1917—1925 гг.). М., 1975. С. 347, 370, 384, 483, 493, 676.
Автор книги осветил отдельные проявления «движения мелкобуржуазной стихии» на Тамбовщине, в Сибири, на Украине и др. Махновщина рассматривалась как «антисоветское движение», как «опасное посягательство мелкобуржуазных элементов на важнейшие принципы диктатуры пролетариата». При этом в ее социальную основу зачислялись «кулацкие и деклассированные элементы» [58] . «Кулацко-эсеровский характер антоновского движения» с самого начала, по мнению автора, вылился в «политический бандитизм антоновщины» [59] . Восстание 1921 г. в Сибири, по Голинкову, носило кулацкий характер: кулачеству удалось привлечь значительные массы среднего крестьянства, недовольного политикой военного коммунизма. К тому же автор утверждал, что подготовка восстаний осуществлялась офицерами-белогвардейцами. Белогвардейцы же и руководили «антисоветским движением мелкобуржуазной крестьянской стихии в Западной Сибири, подготовленным и поднятым эсеровскими мятежниками через Союзы трудового крестьянства» [60] . С введением нэпа, как считал автор книги, «мелкобуржуазные массы отошли от антисоветского лагеря», однако сам себе противоречил, утверждая, что «в первые годы нэпа кулацкие выступления в деревне не прекращались» (правда, «не находили уже поддержки в широких слоях крестьянства» [61] . Разночтение обнаружилось также в сроке подавления крестьянского движения: в одном месте Голинков утверждал, что «политический бандитизм в России был ликвидирован в конце 1921 г.», в другом месте оказалось раньше: «к осени 1921 г. Красная армия и ВЧК в основном закончили ликвидацию политического бандитизма в стране» [62] .
58
См. там же. С. 381, 394.
59
См. там же. С. 456, 456, 459.
60
См. там же. С. 462, 467, 468.
61
См.: Голинков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР (1917—1925 гг.). М., 1975. С. 537, 624.
62
См. там же. С. 466, 543.
К началу 1980-х гг. в советской историографии сложилась стандартная схема, в которой с классовых позиций объяснялись происхождение, природа и итоги крестьянских восстаний, именовавшихся, как правило, мятежами. Она базировалась на ограниченном количестве источников (а большего для ее объяснения и не требовалось!), отражавших события с точки зрения коммунистической власти. Данная схема хорошо вписывалась в контекст советской историографии Гражданской войны в России. Крестьянские восстания трактовались в качестве попыток осуществления новой тактики со стороны «классовых врагов диктатуры пролетариата» методом «взрыва изнутри». В советской историографии утвердилась точка зрения о связи крестьянских союзов 1918—1922 гг. с деятельностью партии эсеров.
В сжатом виде официальная схема предстала в советской энциклопедии «Гражданская война и интервенция в СССР», изданной в 1983 г. Антоновщина, махновщина, кронштадтский мятеж определялись в качестве «наглядных проявлений колебаний мелкой буржуазии» [63] . Однако советская историческая схема была далека от действительной исторической реальности, происходившей в период Гражданской войны. В статье «Антоновщина» данное явление определялось как «антисоветский кулацко-эсеровский мятеж», названный по имени «главаря А. С. Антонова». Антоновский мятеж трактовался в качестве «политического бандитизма. Объявлялось, что мятеж готовился партией эсеров заранее, начиная с 1918 г., причем «с помощью демагогии, обмана, провокаций и принуждения эсерам удалось втянуть в банды часть трудящегося крестьянства» [64] . Западно-Сибирское восстание, именовавшееся как «Западносибирский мятеж 1921 (или Ишимо-Петропавловский мятеж 1921), в соответствии с принятой стандартной схемой советской историографии также трактовалось в качестве «антисоветского выступления, подготовленного эсеровским Сибирским крестьянским союзом». Движущимися силами объявлялось кулачество и остатки белого офицерства [65] .
63
Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия / Гл. ред. С. С. Хромов. М., 1983. С. 393.
64
См. там же. С. 39—40.
65
См. там же. С. 214—215.
Другие статьи указанной энциклопедии не отличались от приведенных трактовок. Различия отмечались лишь в отдельных нюансах. Так, «Вилочный мятеж 1920» в Поволжье объявлялся «антисоветским выступлением» не только кулаков, но также «бывших торговцев, белогвардейцев и дезертиров, мусульманского духовенства, части среднего крестьянства, недовольного продразверсткой». Организатором мятежа называлась «белогвардейско-эсеровская организация» «Черного орла». «Чапанная война» 1919 г. в Поволжье, определяемая «антисоветским мятежом», поднятым «кулацкими элементами при участии левых эсеров», причем «кулаки принудили к участию в мятеже средних крестьян» [66] . Союзы трудового крестьянства определялись как «нелегальные контрреволюционные кулацко-эсеровские организации», создававшиеся «с целью подготовки антисоветских кулацких мятежей и всероссийского кулацкого восстания против диктатуры пролетариата». СТК объявлялись проявлением на практике новой тактики классовых врагов Советской власти – «взрыва изнутри». Для подтверждения данного тезиса приводились утверждения о руководящей роли СТК в организации и проведении антоновщины на Тамбовщине, сапожковщины и «вилочного мятежа» в Поволжье, Западно-Сибирского мятежа (Сибирский крестьянский союз – СКС) и др. Речь шла о создании сети СТК и СКС под руководством эсеров, включая губернские органы, уездные комитеты, волостные «десятки» и сельские «пятерки». В действительности эсеры выступали против создания крестьянских союзов, поскольку, по их мнению, организация крестьянства должна была строиться на основе политической программы, а не на почве ограниченных крестьянских интересов.
66
См.: Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия / Гл. ред. С. С. Хромов. М., 1983.С. 92, 648.
В советской энциклопедии махновщина называлась «антисоветским анархо-кулацко-крестьянским движением» (отметим совершенную несочетаемость данных терминов как синонимов – авт.), как «одна из разновидностей мелкобуржуазной контрреволюции» на основе социальной базы в виде зажиточного крестьянства, кулачества, благодаря поддержке которых «совершались грабежи и погромы населения, расстрелы советских и партийных работников» [67] . Григорьевщина определялась как «антисоветский кулацко-эсеровский» и одновременно «буржуазно-националистический мятеж» [68] . Кронштадтский мятеж трактовался как одна из попыток контрреволюции применить тактику «взрыва изнутри» в отношении Советской власти [69] . В энциклопедии не оказалось материалов о ряде неординарных протестных выступлений крестьянства: серовщине, лубковщине, роговщине. Имелись также немаловажные неточности: так, руководители крестьянских восстаний В. Серов и А. Сапожков оказались эсерами, хотя Василий Серов состоял с 1919 г. в РКП (б), а Александр Сапожков, примкнувший к левым эсерам в 1917 г., затем был связан с большевиками и подавал заявление в большевистскую партию [70] .
67
См. там же С. 343—344.
68
См. там же. С. 158.
69
См. там же. С. 306.
70
См. там же. С. 522, 564.
В советской историографии относительно много внимания уделялось описанию военных действий. В сочинениях советских историков были выявлены главные очаги мятежей и примерно определена численность повстанцев в мятежных районах, поименно названы некоторые руководители восстаний, приведены сведения о частях Красной Армии, принимавших участие в подавлении мятежей, названы главные военные операции советских войск, оценены потери сторон в ряде боев. В публикациях обсуждались вопросы о политической и военной организации мятежников, о взаимоотношениях в повстанческой среде, о политической и военной организации мятежников. Однако подход к освещению даже вопросов военно-боевого характера в советской историографии отличался тенденциозностью. Действия мятежников изображались в ней исключительно негативно и квалифицировались как политический и уголовный бандитизм, причем нередко использовалась отнюдь не научная лексика. Авторы концентрировали внимание в основном на терроре повстанцев против коммунистов и советских активистов, разграблении ссыпных пунктов и колхозов, разрушении линии железной дороги и средств связи. Односторонне и декларативно изображались в советской литературе отношение мирных жителей к восстанию и взаимоотношения мятежников с местным населением.
В работах советских историков много внимания уделялось освещению деятельности коммунистов по организации разгрома мятежей, подчеркивалась важная роль, которую сыграли в ликвидации повстанческого движения меры политического характера, предпринятые коммунистической партией и Советской властью. В ряду последних решающее значение безоговорочно отводилось решениям X съезда РКП (б) о замене разверстки продналогом, которое называлось главным средством, способствовавшим нормализации политической ситуации в деревне. Причем перелом в настроении той части среднего крестьянства, которая приняла участие в мятежах, датировался уже мартом 1921 г. При анализе итогов мятежей советские историки ограничивались указанием на людские и материальные потери сторонников коммунистической власти, на разрушение сельского партийно-советского аппарата, сокращение численности и удельного веса кулацко-зажиточных элементов в составе местного крестьянства. Вопрос о людских потерях, которые понесли повстанцы и мирное население, о политике властей по отношению к участникам восстания, о судьбах оставшихся в живых участников мятежей и членов их семей, а также поддерживавшего повстанцев населения в литературе даже не ставился. Не принято было также изображать образы конкретных людей противоборствующих сторон с точки зрения их интересов, настроений, сомнений, ожиданий и надежд.
Западные исследования периода Гражданской войны на протяжении нескольких десятилетий были единичны и фрагментарны [71] . Причем публикации зарубежных авторов по глубине анализа и охвату проблем значительно уступали литературе 1920—1930-х гг. Внимание к антибольшевистским выступлениям были представлены работой О. Рэдки о Тамбовском восстании и исследованиями П. Эврича и И. Гетцлера о Кронштадтском восстании [72] . Публикации западных исследователей, посвященные крестьянским восстаниям в Советской России в период Гражданской войны, были ограничены узостью источниковой и методологической базы. Зарубежные авторы, не имея доступа к архивам и газетам, находившимся в СССР, основывали свои суждения исключительно на опубликованных источниках, мемуарах, исследованиях советских и зарубежных историков. В результате их труды оказались насыщены значительными ошибками фактического и концептуального характера.
71
Footman D. Civil War in Russia. London, 1961; Bradley J. Civil War in Russia, 1917—1920. London, 1975; Molet M. Nestor Makhno in the Russian Civil War. London, 1982.
72
Radkeу О. The Unknown Civil War in Soviet Russia: A Study of the green Movement in the Tambov Region, 1920—1921. Stanford, 1976; Avrich P. Kronstadt 1921. Princeton, 1970; Getzler I. Kronstadt 1917—1921: The Fate of a Sovet Democracy. Cambridge, 1983.