Крик безмолвия (записки генерала)
Шрифт:
— В крае более четырехсот пятидесяти тысяч ударников и семнадцать тысяч коллективов коммунистического труда. Это наша главная сила. Что предусматриваем? Торжественные проводы механизаторов на уборку, передвижные агитпункты на краю массивов, где идет уборка, поднятие флагов Трудовой славы в честь победителей, вручение переходящих кубков качества, вымпелов, посвящение в хлеборобскую профессию с хлеборобской клятвой: «Клянусь быть верным земле своих отцов. Клянусь быть на ней старательным и добрым хозяином».
— К этому бы еще бензина и керосина! —
На лице Сергея Федовича затаилась лукавая улыбка. Он выждал пока говорил секретарь по идеологии, к которому с некоторых пор относился скептически.
— Когда я был на съезде коммунистов Сан–Марино… Полное название этого государства — Светлейшая республика Сан–Марино, мне пришлось беседовать с секретарем итальянской компартии. Я у него спросил — какие надои молока на корову в Италии? Он не знал. Спрашиваю об удобрениях под рис — представления не имеет. Как снабжается село горючим, по каким ценам? Не знал. Это мол не дело партии. Я ему сказал — вот когда станете правящей партией, все узнаете.
Медунов отыскал тех, кто подавал реплики и спросил:
— Дошло?
Все молчали. Довольный своим многозначительным ответом, Сергей Федорович продолжал:
— Примем постановление бюро и пошлем министрам, пусть читают. Сидим на нефти, а как сапожник без сапог. Заколдованный круг. Вроде того, что мы с тобою шлы? — Шлы. — Кожух нашлы? — Нашлы. А я тоби шо казав? — Мы с тобою шлы? — Шлы. — Кожух нашлы? — Нашлы…
Он умел рассказывать байки и был неистощим. После перерыва предложил:
— Надо глубоко изучить со специалистами и учеными
положение дел с добычей и запасами нефти в крае, ее переработкой и вынести этот вопрос на бюро.
Вскоре после этого разговора на бюро меня неожиданно навестил Гришанов.
— Не мог не заглянуть, — здороваясь, сказал он.
— Какими ветрами? — обрадовался я его визиту.
— С попутным ветром, то биш с приглашением в крайком для подготовки бюро по нефти. Жаль, Медунов уехал. Его инициатива.
Геннадий Иванович тоже сокрушался падением добычи нефти в крае, отставанием разведки перспективных месторождений, нехваткой оборудования для глубокого бурения. Возмущался тем, что вывозим сырую нефть за гроши за границу, вырученную валюту, тут же проедаем или ввозим то, что делают из нашей нефти те же немцы.
— Не стыдно ли нам ввозить зубную пасту, стиральный порошок, мыло из Италии, помидоры из Болгарии?.. А свои запахиваем…
А ведь Кубань старейший нефтяной район страны. Здесь была заложена первая нефтяная скважина России еще в 1864 году.
За чашкой кофе Геннадий Иванович с болью говорил о некоторых несуразностях в новейших теориях социализма, упрекая их авторов в компрометации великого учения.
Я видел как он переживал за казалось бы далекие для него дела, видел его осунувшееся лицо и спросил о самочувствии.
— Душа моя каменоломня, где все разбито на куски, — помешивая ложечкой горячий кофе, скупо улыбнулся он. — Хорошо, что дел невпроворот… Вы еще занимаетесь теми
— Дело приостановили. В Турции их судили, но в заключении пробыли они недолго. Турки отпустили их в ФРГ, насколько нам известно. Почему вспомнили?
— Один из них прислал письмо моей знакомой, Ольге Найде, вернее передал.
— Через кого?
Геннадий Иванович рассказал, что электрик из треста, немец, работавший вместе со Шмидтами, побывал у своей
тетки в Западной Германии и там встречался с ними. Он и привез послание.
— Ольга мне сама показала письмо.
— Что в нем, если не секрет?
Геннадий Иванович достал из папки письмо.
— Ничего особенного. Вспоминает, как он ее преследовал, сожалеет, что она теперь далеко от него и ему не дотянуться до нее. Видимо, был к ней неравнодушен.
Я поинтересовался, как она отнеслась к письму.
— По–моему, совершенно безразлично. Возьмите, может, пригодится.
Я пригласил следователя, который записал адрес Шмид- та–младшего. Письмо мы не взяли.
— Опять Ольга, Алексей Иванович, — сказал Зорин. Видимо, следует допросить того, кто привез письмо.
— Решим, — сказал я Зорину, с тем, чтобы не обсуждать этот вопрос при Гришанове.
38
В раскручивавшуюся митинговую эйфорию вплеталась избирательная кампания. Подгоняемая неуправляемыми переменами, Россия митинговала как в семнадцатом году. Тогда каждый мог взобраться на помост и оттуда кричать во всю ивановскую за тех, кто ему были ближе или за тех, к кому примыкал. С тех пор прошло больше семидесяти лет, время было другое. Сила и власть оказались у того, 1кто держит в руках микрофон. Его захватили те, кто камня на камне не оставлял от прошлого, кто макая веник в бочку с тягучей ядовитой краской, мазал все прожитые последние семьдесят лет чернухой.
Один из космонавтов, из когорты отважных и сильных, выдвинутый кандидатом в депутаты, попытался урезонить мазил, требуя по праву дать ему микрофон на митинге. Толпа зашумела, видя, как оттесняют космонавта.
— Говори, что ты хотел, — не выпуская из рук микрофона, снизошел представитель верховодившей команды из Москвы.
— Товарищи! Наша могучая советская Родина открыла дорогу в космос … — успел он сказать.
— Это мы уже проходили, — с издевкой прервал его рядом стоявший из той компании.
Космонавт еще что-то говорил, но микрофон от него
был уже далеко и его никто не слышал. Так закончилось его выступление.
Главенствовал на помосте злорадствовавший столичный кандидат, привлекавший к себе обывателей скандальной тяжбой с властями из-за своей карьеры. Его натренированная команда без зазрения совести затыкала рот каждому, кто пытался высказать свои трезвые суждения, обратить внимание митингующих на уборку урожая, иначе можно остаться без хлеба; на работу у станков на заводах, иначе нечем будет пахать.