Крики солнца

Пушкарева Юлия Евгеньевна

То, что они как раз свернули на относительно безлюдную улочку, смущало ещё сильнее. Она потёрла шею и отстранилась.

– Отлично. Как только решу сменить тему диссертации и заняться неаполитанскими ругательствами, попрошу у тебя консультацию эксперта.

– Попроси, попроси, - промурлыкал Чезаре. Из-под красно-жёлтой светящейся вывески выползал запах теста, горячего сыра и ещё чего-то упоительно вредного и вкусного. Неаполь уже выработал у неё частичный иммунитет к пиццериям и закусочным на улице, но именно сейчас, как назло, предательски подводило желудок.
– Хочешь пиццу? Здесь

очень хорошая.

– Кофе, пицца...
– пробормотала она, для порядка изобразив недовольство.
– Тебе осталось только оказаться сыном мафиозного дона. Сплошные стереотипы.

Чезаре галантно открыл перед ней дверь. Он не улыбался, но в глазах чертенята плясали неаполитанскую тарантеллу.

– Стереотипы - это прекрасно! Обожаю стереотипы. Я просто их король.

– Тогда уж дон. Или дож.

– Царь, - заключил Чезаре, гордо приподняв подбородок.
– Слава России!..

Пицца действительно была бессовестно, недопустимо вкусной. Она ела и удивлялась, что не чувствует привычной тошноты. По радио играла то итальянская попса с приторным содержанием, то португальская с содержанием непонятным; Чезаре морщился. В ходе беседы выяснилось, что он знаток русских хитов разной степени давности. Услышав, кто его любимый певец, она ужаснулась и даже не сразу осознала свою бестактность.

– Не переживай, все точно так же говорят, - засмеялся Чезаре, вытирая губы от томатной пасты.
– Мол, как можно из всей русской музыки выбрать именно его?

А из всех русскоязычных собеседников (и собеседниц) - именно её?.. Несмотря на элегантные туфли и рубашки, со вкусом у Чезаре определённо беда.

– Тебе совсем всё у него кажется ужасным? И вот это?

Чезаре напел по-русски несколько фраз. Если игнорировать текст песни, можно было заслушаться: голос ложился на мелодию плавно и просто, как однотонная шёлковая лента. Старый скрипач, что каждый день приходит к её собору (дико, но она уже и про себя так звала то место - мой собор, мой купол; будто собственничество имеет смысл для чужака, приехавшего в страну на два месяца) - вот чья музыка навевала похожие чувства. Красиво, но грустно, говоря проще.

Грустно, но красиво.

– Это неплохо, - признала она, глядя почему-то на его манжету. Сегодня рубашка Чезаре была тёмно-фиолетовой - почти пурпур королевской мантии. Шутки шутками, а всё же есть в нём нечто царственное; имя сказывается, возможно?
– И ты здорово поёшь. Учился?

У Чезаре вытянулось лицо.

– Ах, нет, зачем этому учиться? Просто вою в душе иногда.

Последняя часть, естественно, была сказана на итальянском.

– Зачем, и вправду... В Неаполе нормально уметь петь, да?

– Не уметь, а петь, - хихикнул Чезаре, слегка разбавив краски своего царственного образа.
– Умеет мало кто, но все воют.

– Я заметила, что часто свистят на улицах.

– В России нет?

– В России это плохая примета. Говорят, денег не будет.

Он хмыкнул.

– Ну, здесь бы это никого не остановило. Поющие неаполитанцы - разве не стереотип?

– Пожалуй, ты прав. Иногда стереотипы - это прекрасно.

С ним было так легко разговаривать, и лишь к исходу второго куска пиццы она сообразила,

что давно не смотрела на часы.

Как поздно. Ей, наверное, пара: дама-профессор не так поймёт, Вика и Нарине начнут вызванивать... Было очень радостно увидеться, спасибо, но...

– Посиди ещё немного, - с молящим взглядом попросил Чезаре. Она собрала все свои силы, чтобы устоять.
– Там ветер, и ты опять замёрзнешь.

– Аргумент, - согласилась она.
– Но ведь когда-нибудь мне всё равно придётся уйти.

– Зачем?

Глаза Чезаре при таком освещении напоминали о молочном шоколаде. Именно молочном, без лишней горечи и новомодных добавок. Классическом. Терпко-сладком.

Воздух мелко завибрировал от напряжения - сигнал, что пора бежать.

Она расплатилась. Чезаре снова настоял на провожании до дома, хотя дорогу она, говоря по совести, отыскала бы и сама. Где-то в районе всё той же Piazza Dante с Чезаре обменялся "ciao" какой-то меланхоличный, лысеющий человек в очках, похожий на усталого программиста.

Тем не менее, это был не программист, а один из друзей-языковедов Чезаре. Русский он не учил, говорили они на диалекте, поэтому большая часть обмена репликами осталась для неё тайной. Чезаре, впрочем, представил их друг другу; "программиста" звали Филиппо.

– О чём вы говорили?
– отважилась спросить она после.

– Завтра у Филиппо дома будет una piccola festa, - (это она не переводила даже мысленно: русское слово "вечеринка" шло сюда, как хохлома к мрамору).
– Для друзей. Он пригласил меня и тебя.

– Меня?!

Она остановилась, точно вмороженная в землю. Открыла и закрыла рот (глупая сорока), не зная, что делать. Возмущение бурлило и смешивалось с благодарностью, страхом, стыдом - внутри неё за несколько секунд образовался маленький Везувий. А Чезаре стоял и смотрел спокойно, будто ничего не произошло.

– Я сказал ему, что ты тоже придёшь. Но всё отменю, если ты не хочешь. Если хочешь, и сам не пойду, - он медленно шагнул к ней.
– Но разве ты не хочешь?

– Va bene, - прохрипела она, попятившись. В конце концов, в самолёте кое-кто дал клятву доверять течению событий, а клятвы положено соблюдать.
– Сколько хотя бы будет гостей?

Чезаре пожал плечами.

– Не знаю. Человек десять, двенадцать... Что случилось? Ты такая бледная, - приблизившись почти вплотную, он быстро, не оставив времени на отпор, поцеловал её сначала в одну щёку, а потом в другую - едва касаясь губами. Щетина чуть-чуть кололась. Она поняла, что её трясёт, причём в основном от злости.
– Прости. Это итальянское прощание.

Ночь четвёртая

Привет, красавица! Куда идёшь? (здесь и далее - пер. с итальянского)

Хороший денёк, правда?

Куда ты? Как тебя зовут?

Извините.

Почему? Говори мне "извини"! Я могу поболтать?

Я обручена / у меня есть молодой человек.

Меня зовут Урания. Приятно познакомиться.

Добрый день, мэм! Всё сделано руками. Эксклюзивно! Ручная работа! (искаж. англ.).

Ах, моя бедняжка!