Криминальная империя
Шрифт:
– Об жизни пришел поговорить?
– Ты прости меня, Марина, – спохватился Игнатьев, – я ведь ничего дурного не думаю и не помышляю даже. Я чисто по-человечески к тебе… по-соседски, что ли…
Мысленно он ругнулся, поняв, что несет чистейшей воды ахинею.
– Нет, не в этом смысле, – решил он исправить положение, – я же вроде постарше тебя лет на двенадцать.
– Дурак ты, Зосима Иванович, – прошептала Марина. – Дурак и не лечишься. Не помыслил он ничего дурного! А я все жду, когда ты помыслишь.
И она шагнула со ступенек, крепкими руками обхватила мужчину за шею и прижалась к ней жарким лицом. Зосима Иванович почувствовал, как ее мягкие груди прижались к его груди, как прижался ее мягкий живот, упругие бедра. Желание захлестнуло волной. Он ощутил дикую страсть, почти как в молодости. Он не только хотел сам, но и его хотели. Женщина жаждала ему отдаться, она вся пылала от этого желания, думала о нем, ждала его.
Что было дальше, Игнатьев помнил уже плохо. Он схватил Марину своими ручищами, целовал в лицо, шею, волосы, руки гладили ее упругое, пышное тело, грудь, бедра. Каким-то образом они оказались в горнице, потом в комнате. И кровать была застелена белым хрустящим бельем, и одеяло было откинуто. И на этом белом и хрустящем белье ее белое тело билось и трепетало, она стонала и вскрикивала, просила еще и еще, она называла его ласковыми именами, хватала теплыми влажными губами его губы и снова откидывалась на подушки.
И потом они лежали потные, утомленные и смотрели в потолок. Игнатьеву страшно хотелось курить, но он терпел. Он гладил плечо женщины, которая, доверчиво положив голову ему на грудь, лежала рядом, а внутри рвались теплые нежные слова, признания, обещания. И тут же он вспомнил слова Галинки, ее просьбу не обещать лишнего. Зосима Иванович именно сейчас остро почувствовал, что если он встанет, поцелует Марину, оденется и уйдет, то ничего в этом противоестественного не будет. Все будет правильно, так, как она это себе представляет, и это именно то, чего она от него ждет.
– Ну, вот я тебя и нашел, милая моя, – вздохнул он, продолжая гладить женщину по голове. – Долго я один был, устал. Были мысли, что надо бы жениться, сойтись с кем. А все душа не лежала. А вот как увидел тебя в первый раз, как окатила ты меня своим огненным взглядом… и погиб казак.
– Так уж и погиб, – тихо возразила Марина.
Но по тому, как она это произнесла, по тому, как тихо и выжидающе она лежала, Зосима Иванович понял, что ждет женщина этих слов, надеется, что вот-вот скажет мужик заветные слова, что окажется он тем, кто, наконец, не пройдет в другой раз мимо калитки, переночевав разочек.
– Погиб, Марина. Погиб и снова народился. Хорошо мне с тобой. И сейчас хорошо, но это дело второе…
– Так уж и второе? – уже другим голосом спросила женщина.
– Второе, второе. Главное-то не это, главное, что как вошел я к тебе в первый раз, так и уходить не захотелось. Сразу понял, что ты какая-то… родная, близкая. Мариша, – в первый раз вырвалось ласкательное имя, – выйдешь за меня?
– Уж, какой спелый! – Марина подняла веселое лицо и посмотрела с прищуром. – Только в постель затащил и сразу жениться? А как пожалеешь потом?
Зосима Иванович с улыбкой смотрел, как Марина дурачится. Грудь выбилась из-под простыни, но это ее, кажется, не волновало. Он нутром почувствовал, что женщина согласна. И не потому, что первый встречный предложил, а потому, что именно он предложил. Значит, есть его за что любить, за что ценить.
– Я ведь тоже сразу поняла, что ты мужик хороший, – продолжая улыбаться, ласково сказала Марина. – Сначала, конечно, всякое думала, много таких, кто хотел похаживать. А потом вижу, что…
Игнатьев не стал ждать «что» и закрыл женщине рот поцелуем.
И снова понеслось! С шептаниями, стонами и вскрикиваниями, с нежными словами, с влажными губами. И снова время остановилось, снова весь мир исчез где-то далеко за стенами этой спаленки. И снова Марина ахнула, выгнулась дугой, вцепилась ногтями ему в спину и обмякла. Только мелкая судорога пробегала по ее телу, только мышцы еще судорожно сокращались.
– Дорвался казак, – прошептала довольная женщина. – Насмерть залюбил. Теперь и помереть не страшно.
– А может, поживем еще, а? – прошептал в ответ Игнатьев. – Обещаю, что не в последний раз. А помнится, кто-то обещал чаем напоить. Я ведь зачем зашел-то?
– Ах да! – засмеялась Марина. – Чайку ведь хотел попить. Только вот как мне встать-то теперь? Ноги трясутся, не удержат они меня.
Они все-таки встали. Марина щебетала без умолку о соседях, о магазине, о своей работе. Она накрывала стол для чаепития, и Игнатьев понял, что достает она из серванта праздничные чашки, а не те, что стоят в кухонном шкафчике. Он курил у форточки и любовался женщиной, той переменой, которая в ней случилась.
Потом они пили чай с конфетами. И пришло время Зосиме Ивановичу рассказать, что привело его сюда, в Романовское, про свою прежнюю работу, почему оставил ее, про квартиру, которая у него осталась там, про машину. Понимал, что для Марины все это неважно, а видел, что все равно ей приятно. Мужик-то не гол как сокол, значит, путный.
Марина слушала, улыбалась, иногда касалась его руки, лежавшей на столе, гладила пальцы. «Ластится, как кошка, – подумал Игнатьев, – видать, сильно истосковалась по ласке мужской».
– Это у тебя из армии? – спросила Марина, проведя пальцами по наколке на кисти правой руки в виде восходящего над горами солнца и надписи «Кавказ» над ним.
– Это из глупого детства, – усмехнулся он. – Уличное оно у меня было, ложные авторитеты были. А это было модно, можно назвать даже разновидностью патриотизма. А вот видишь, в шайку воровскую не попал, а попал, наоборот, в милицию.
– Ты, наверное, уже тогда был мужиком рассудительным, – пошутила Марина.
– Время у нас с тобой есть, Мариша, – серьезно сказал Игнатьев, решив, что разговор о рассудительности как раз кстати, – я торопить тебя не буду. Присмотришься ко мне, привыкнешь. А что меня касается, то я хоть завтра готов отношения зарегистрировать и на всю округу объявить тебя супругой. Надеюсь, не разочаруешься. Знаешь, я как-то привык к городской квартире, а вот за эту неделю, что здесь живу, понял, что нет ничего лучше частного дома. Продадим-ка мою квартиру там да устроим тут к твоей хате серьезную пристройку. Замок!