Криминальные кланы
Шрифт:
Сокол не испытывал больше ни бешенства, ни ненависти. Он мог просто с тихой грустью наблюдать, как его люди тоже становятся предателями, попадаясь в капканы, умело расставленные Микеле Греко. Самое страшное, что первым против Бонтате восстал его родной брат Джованни. Теперь он предпочитал общество корлеонцев и Папы Стефано, не стеснялся говорить, будто брат дурно обращается с ним и всячески унижает. Микеле Греко, удовлетворенный тем, что сумел пробудить в молодом человеке зависть и честолюбие, посоветовал ему немного подождать. «Доверься мне, — сказал он, — и скоро ты станешь главой Санта-Марии ди Джезу».
Вскоре оппозиция, составленная главным образом из лучших друзей Сокола, стала нападать на него открыто, пытаясь переизбрать и угрожая, что не станет больше ему повиноваться. Однако перевыборы провалились, а Стефано, кажется, уже утративший способность чувствовать вообще что-либо, даже не пытался выяснить, кто именно так рьяно подрывает его позиции в семье. Он даже не снял с должности бунтовщиков, что выступали против него открыто. Он уже знал, что противникам будет нетрудно отыскать среди бывших друзей иуду, который продаст его, но, конечно, запросит за предательство гораздо больше, нежели евангельский персонаж…
Последнее танго в Палермо
Когда Томмазо Бускетта прибыл в Палермо по приглашению своего друга Стефано, ему сразу показалось, что его родной город буквально лихорадит, и не только от жары. Первые признаки поначалу непонятного безумия он отметил, когда его самолет пытался приземлиться в аэропорту. Томмазо отметил, что, пожалуй, никогда в жизни не испытывал столь острых ощущений: пилоты совершили такой головокружительный вираж, что можно было подумать, что они собираются устроить не приземление, а приводнение, после чего внезапно то ли взяли себя в руки, то ли, удовлетворенные демонстрацией своего профессионального мастерства, все же благополучно опустились на взлетную полосу.
Вид Палермо.
Недавно отстроенный аэропорт поразил Томмазо странной смесью откровенного безвкусия и богатства. К тому же человек, занимавшийся этим проектом, видимо, отличался невероятной претенциозностью, а потому решил, что самым лучшим местом для него будет узенькая полоска между морем, которую, казалось, продували все морские ветра одновременно. И все же Бускетта отметил про себя, что едва он сошел с трапа самолета, как сердце его забилось чаще: эти давно забытые неуловимые запахи родной земли, ни с чем не сравнимый солнечный свет и морской воздух напомнили о юных годах и еще о чем-то невероятно родном.
За время отсутствия Томмазо в Палермо в городе изменилось очень многое. Старые здания, в архитектурном стиле которых всегда причудливо переплетались готические арки с мусульманскими консолями, теперь оказывались практически скрытыми новыми застройками из стекла и бетона, не отличавшимися вкусом, зато искупавшими этот недостаток своим невероятным размахом. Томмазо был слишком растроган встречей с родным городом, чтобы думать о том, что взлет урбанизации непосредственно связан со спекуляциями недвижимостью, ставшими в последнее время весьма популярными в среде «людей чести».
В аэропорту Бускетту встретил его сын Антонино. Он нашел для отца подходящее, по его мнению, жилье, где его не станут разыскивать, а по дороге в дом, где Томмазо предстояло провести несколько месяцев, рассказал на всякий случай о некоторых правилах поведения в славном городе Палермо. «Это идеальный город для тех, кто вынужден скрываться от полиции, а потому здесь их сотни, а точнее сказать просто невозможно. Главное: знать, как передвигаться по Палермо». — «Да знаю я, — отозвался Бускетта, чуть поморщившись. — Ходить нужно как можно меньше и особенно пешком». — «Да, — подтвердил сын, — причем делать это лучше днем, между часом и четырьмя пополудни. Почему-то именно в это время на улицах практически не встретишь полицейских. Вероятно, у них обеденный перерыв». И он засмеялся.
Томмазо принял к сведению наставления сына и уже через несколько дней успел близко пообщаться со многими видными людьми города, которые объяснили ему столь внезапный феномен мгновенного обогащения жителей Палермо. При встрече с Соколом он услышал от него далеко не оптимистический прогноз на будущее. «Сейчас многие “люди чести” на самом деле баснословно богаты, но причина кроется не только в постоянных спекуляциях недвижимостью. Все больше и больше наших общих друзей занимаются наркотиками. Меня крайне беспокоит подобное состояние дел. Наркотики погубят наше общее дело, запомни мои слова».
Контрабанда сигаретами осталась в далеком прошлом, стоило одному предприимчивому мафиози по имени Нунцио Ла Маттина сделать вывод, что гораздо прибыльнее торговать этим белым опасным порошком, который пользуется огромным спросом на всех континентах. Ла Маттина развернул активную деятельность, самостоятельно связался с многочисленными поставщиками опия, из которого так быстро и дешево получается героин, после чего посетил всех видных деятелей «Коза Ностры», пуская в вход все свое красноречие, дабы убедить боссов в том, что он нашел поистине золотую жилу.
Прошло совсем немного времени, и те, кто раньше нелегально переправлял сигареты в Америку, теперь уже во все возрастающих количествах поставляли опий сицилийским кланам. Каналы, по которым прибывал опий, эти люди держали в строжайшем секрете. Вскоре торговля наркотиком пошла настолько бойко, что Америка ежегодно получала от сицилийских семей едва ли не до 4 тонн чистого героина. Новая работа была очень опасной, и крестные отцы, прекрасно отдавая себе в этом отчет, лично выбирали, кто именно из их людей сможет заниматься наркотиками. В первую очередь это зависело от доверия тому или иному человеку, а также от его жизненных установок. Так, «люди чести» старой закалки, в своем большинстве придерживавшиеся патриархальных принципов, к героину вообще не допускались.
Как и говорил Стефано Бонтате, наркотики привели к тому, что основополагающие мафиозные законы были быстро забыты, а ни о каком разделении труда теперь и речи быть не могло. Каждый занимался тем, что ему нравилось, причем с семьями активно сотрудничали даже иностранцы и те, кто относился к париям. Даже Гаэтано Бандаламенте оказался подвержен наркотической лихорадке, охватившей Палермо. Его уже изгнали из Капитула и вовсе из рядов мафии, однако тот не считал себя в убытке, целиком отдавшись новому ремеслу, и партии героина, что он поставлял на американский рынок, были весьма впечатляющими. На какое-то время в его руках сосредоточилась почти вся контрабандная торговля героином на острове.