Криминальные кланы
Шрифт:
Несмотря ни на что, Томмазо оставался непреклонным. «Этот остров проклят, — сказал он. — Нет такой силы и таких соблазнов, что смогли бы удержать меня здесь. К тому же поверьте мне, инженер, вы находитесь в состоянии эйфории, тогда как мне со стороны видно: эти мирные дни в Палермо — последние. Я многое повидал и редко ошибаюсь в своих предположениях».
На самом деле Томмазо буквально рвался на части. Нужно было бежать, бежать немедленно, пока еще не стало слишком поздно, однако здесь он оставлял друзей, да еще огромную шеренгу детей, любовниц и жен. Стефано уговорил-таки его задержаться еще на несколько месяцев. Он отдал в полное распоряжение своего друга три собственные роскошные виллы, утопавшие в море зелени лимонных деревьев. А чтобы Томмазо не чувствовал себя слишком одиноко, он позаботился о том, чтобы привезли к нему из Бразилии жену и детей.
Сам Стефано нисколько не докучал соскучившейся за эти годы паре. Из вежливости он навестил их пару раз, чтобы убедиться, что с его другом все в порядке. А Томмазо чувствовал себя так хорошо и спокойно, как никогда. Здесь он чудесно отметил Рождество; он наслаждался покоем, как будто сознавая, что ничего подобного в его жизни больше не будет: ни мягкого соленого ветра Италии, веявшего среди лимонных деревьев, ни такого прозрачного утреннего тумана, одним словом — ничего, что на языке людей обозначается одним словом — «счастье», полное счастье человека, знающего, что он находится дома. Наверное, поэтому, когда самолет уносил его в Бразилию, он впервые испытывал боль потери. Больше такого не повторится никогда, а вот боли еще впереди предстоит так много…
Когда «калашников» исполняет гимн предательству
Сокол, или, как называло его местное население, князь Виллаграция, был убит в день своего рождения. Сам виновник торжества был на удивление задумчивым, а в его словах постоянно сквозили нотки горечи. Надвигалась новая война, из которой он не рассчитывал выйти живым. В конце концов, ему только что исполнилось 43 года. Это еще не старость, но за свою жизнь он успел многое, и ему не в чем себя упрекнуть. Стефано Бонтате всегда вел себя безукоризненно, как и подобает истинному «человеку чести», ни разу в жизни не нарушил закона организации и не боялся открыто выступать против обезумевших от жестокости корлеонцев, которых считал маньяками.
К смерти он был готов всегда. Он не боялся, когда прозвучал первый «звонок», намек на скорую смерть. Это произошло в тот день, когда его заместитель Пьетро Ло Джакомо попросил освободить его от занимаемой должности. Стефано никого не держал; он отпустил его, прекрасно понимая, что тот действует под давлением Папы, который в последнее время совершенно измучил Сокола своими нападками.
У Стефано не было ни малейшего желания надолго засиживаться за праздничным столом, и уже в одиннадцать вечера он сел за руль своего автомобиля «джульетта», отправив вперед телохранителя Стефано Ди Грегорио на «фиате». Его единственным желанием было поскорее попасть за город, домой. Он чувствовал себя бесконечно уставшим, до последнего предела.
Так получилось, что Ди Грегорио оказался на месте раньше Стефано. Он припарковался и распахнул ворота виллы. Телохранитель ждал уже минут десять, но хозяин все не появлялся. Внезапно Ди Грегорио стало настолько нехорошо, что даже на лбу выступил холодный пот: только сейчас он понял, что в последний раз видел Стефано, когда тот остановился на красный сигнал светофора, а телохранитель, ехавший первым, успел проскочить на зеленый.
Страшная картина предстала перед ним как наяву: рядом с «джульеттой» Бонтате останавливается легкий мотоцикл, водитель, лицо которого совершенно неразличимо под шлемом, бросает быстрый взгляд в сторону машины, а потом, сделав быстрое движение и рывком распахнув переднюю дверцу автомобиля, выхватывает невесть откуда взявшийся «калашников». На мгновение на лице Сокола отразилось изумление.
Вероятно, в эти краткие секунды вся его жизнь успела промелькнуть, будто в калейдоскопе, за то время, пока он, словно при замедленной съемке, наблюдал, как палец убийцы медленно нажимает на курок, как непостижимо медленно ползут по стволу автомата пули, как они выходят из него со странным звуком, поблескивая и поразительно напоминая огромных насекомых. Его рука непроизвольно потянулась к пистолету. Он даже успел выхватить его, а потом в мозг ему ударила ослепительная вспышка, и о том, что он инстинктивно включил первую скорость, чтобы отъехать от светофора, Сокол так никогда и не узнал.
Убийство Стефано Бонтате.
Ди Грегорио, с трудом преодолев приступ тошноты, как сом-намбула, снова сел за руль «фиата» и отправился к тому злополучному светофору. Уже за несколько метров он почувствовал расплывающийся в вечернем апрельском воздухе этот страшный запах пороха. Телохранителю показалось: еще минута, и он просто с ума сойдет от мертвой тишины, в которую как по мановению волшебной палочки погрузился только что такой шумный и оживленный квартал. Он никогда не думал, что тишина может быть жуткой. Дальнейшее Ди Грегорио помнил смутно. «Джульетта» с ее вдребезги разбитым левым крылом напоминала устрашающий призрак. Мотор машины продолжал работать, и фары инфернальным светом освещали пространство, усеянное патронами от «калашников» а.
Телохранитель выскочил из «фиата» и с ужасом открыл заднюю дверцу «джульетты». Сокол лежал на правом боку, все еще сжимая в руке бесполезный пистолет. Его лицо превратилось в сплошное кровавое месиво, а на светлом пиджаке чернели два пулевых отверстия. «Контрольные выстрелы, — машинально подумал Ди Грегорио. — Теперь все. Больше ему ничем не поможешь».
Он не помнил, сколько времени стоял, не в силах оторвать взгляда от изуродованного трупа хозяина. Ди Грегорио пришел в себя, только услышав завывания полицейских сирен. Он побежал, забыв о своем «фиате» и не думая, что за ним по асфальту тянется длинный след крови Сокола.
Новости в среде «людей чести» распространяются с непостижимой быстротой. Буквально через полчаса после убийства Сокола его заместитель и ближайший друг Джироламо Терези уже получил известие о смерти хозяина. Надо было срочно отправляться выразить соболезнования семье покойного, день рождения которого он только что праздновал. «Ужасное чувство», — думал Терези. Мало того, что он сам испытывал невыразимую боль от потери друга, да еще в такой день, но теперь следовало вновь ехать к его родственникам. Наверное, они все уже облачились в черное, как того требовал обычай. Терези представил себе вдову Бонтате с покрасневшими от слез глазами, братьев, едва сдерживающих рыдания, многочисленных друзей, стоящих, опустив головы. Что им сказать, как описать свои чувства? Кажется, он впервые был растерян как никогда в жизни.
Подобные мысли обуревали Терези, пока он подъезжал к дому, где полтора часа назад проходила вечеринка. Он вспомнил последний прощальный взгляд Сокола, брошенный им на присутствующих. Сколько в нем было тоски и безнадежности. «А ведь он все знал, — внезапно подумал Терези. — Нет, не знал, конечно, но догадывался».
Однако дом поразил его необычайной тишиной. В полном одиночестве он поднялся по ступеням. Нет, его не встретила вдова в черном, никто не плакал, нигде не видно было ни одного человека: ни друзей, ни товарищей по оружию. Шокированный Терези понял, что люди Бонтате смертельно испуганы. Они попрятались как можно дальше, видимо, предполагая, что убийством князя Виллаграция эта история не закончится, но как быстро последует продолжение, никто не знал.