Кристальный пик
Шрифт:
— Все глазеют на тебя, — заметил Кочевник, шагая рядом, громоздкий и переваливающийся с ноги на ногу, как настоящий медведь, из-за чего люди спешно расступались перед нами, только завидев издалека. — Тут вон какие все смуглые и чернявые... А ты белая, как мертвячка. Наверное, считаешься уродливой по их меркам.
Я закатила глаза, но промолчала. Едва ли дело и впрямь было в моем уродстве — скорее, в проклятии, которое разделило мои волосы почти на две равные половины, окрасив одну из них в алый. Многие амритцы действительно озирались и сочувственно цокали языком, словно понимали, что это значит. Правда, вскоре забывали обо мне, завидев идущего позади Сола. Пускай поверх он и накинул традиционный хафтан* с длинными рукавами и поясом, хорошо скрывающий броню, а штаны
В конце концов утомившись от многочисленных взглядов, Солярис схватил меня под локоть, и мы свернули на улочку более оживленную и громкую, где никого не интересовали какие-то чужаки, покуда открыт базар. На деревянных помостах теснились купцы, и несколько из них явно прибыли издалека как и мы: они тяжело дышали, вытирали со лба пот, не привыкшие к жаре, и говорили с разными акцентами — кто с дануийским, кто с дейрдреанским. Из-за этого жители Амрита смотрели на них недоверчиво и обходили стороной. Зато местные собирали вокруг себя сутолоки, говорливые и сладкоречивые. Где-то в конце рынка жарили мясо на вертелах, гремя шампурами, и заваривали то, что называлось кавах сада — напиток, похожий на кофе, который готовили в Сердце, только еще горче на вкус и густой, как смола. Я осмелилась сделать всего глоточек и тут же подавилась.
— Нравится тебе?
Я вздрогнула, до того неожиданно Солярис появился рядом, прежде отлучившись с Кочевником к соседним прилавкам с кузнечными молотками и брошами. На его раскрытых ладонях, однако, лежал вовсе не железный инструмент.
— Давай. Выбирай, — поторопил меня Сол, расправив два шелковых платка у меня перед носом — один с бахромой, другой без. — Какой из них?
— А там что? — спросила я, кивнув на холщовый мешок за его плечом, которого еще полчаса назад не было.
— Припасы.
— Так Ясу же сказала, что снарядит нас всем необходимым в дорогу...
— «Все необходимое» Мелихор сама собирать вызвалась, помнишь? Готов поставить свой хвост на то, что из съедобного она возьмет только булки. Ей нельзя доверять такие вещи, поэтому я сам все купил. А это так... Подарок, — Солярис отвел глаза, и от того, как мило покраснели кончили его ушей, не хихикать, а выбирать платок стало еще сложнее. — Ну? Какой из них? — Он нетерпеливо затрясся. — Или сразу оба хочешь надеть?
Не считая этой самой бахромы, платки были абсолютно одинаковыми, карамельно-кремового цвета с белым, едва различимым орнаментом в виде цветов, в незаметности которого и таилось все изящество. Я всегда любила такие лаконичные и нежные вещи, потому что дома титул обязывал меня выглядеть выглядеть соответствующе — драгоценная госпожа не может не носить драгоценностей. И Солярис знал обо мне даже это. Он знал абсолютно все, но почему-то по-прежнему вручал подарки мне так, словно угрожал ими. Из-за этого я поспешила взять платок наобум, какой сам в руку полезет, и благодарно поцеловала Сола в губы, как он того ждал, ненавязчиво наклонившись ко мне пониже. Обветренные и искусанные, его губы были на вкус как та самая ореховая нуга, которую мы ели вприкуску с чаем до этого.
Солярис сам повязал платок вокруг моей головы, аккуратно убрав под него красные волосы, и мы продолжили путь в чуть большем спокойствии, чем до этого.
Хоть Амрита казался огромным, в два, а то и в три раза больше Столицы, мы обошли его всего за час. Целую треть города занимал рынок, и я не стала утруждать себя тем, чтобы запоминать названия его улиц, покуда везде все продавалось невпопад: рядом с дорогими шелками — подковы и мечи, а рядом с лекарственными травами — ядреные специи, мешки с которыми высыпались перед покупателями по первому зову. Я понюхала горсть таких, оранжево-красных, как пламенеющий закат, и принялась чихать во все стороны, быстро затопив ладони соплями и слезами. Оказывается, то был призрачный перец, который собирают только тогда, когда хотя бы один варан, отведавший его, умрет в агонии, сожжённый невыносимой остротой изнутри. Кочевник долго хохотал надо мной, но потом Солярис сказал, что по традиции Ши любой, кто сможет съесть хотя бы ложку этого перца, имеет право попросить у ярла любого коня себе в дар, и Кочевник буквально нырнул в мешок специй лицом. Тогда пришел наш черед смеяться.
И хотя то действительно был смех, мне все еще хотелось плакать. Золотые маски богов позвякивали у меня в наплечной сумке — более я никому не доверяла их, носила с собой, но не как трофеи, а как проклятые реликвии, память об утрате и чести, которой не был достоин никто из смертных, включая меня саму. Кончики пальцев до сих пор покалывало от совиных перьев, и запах вина преследовал попятам, заставляя порой оборачиваться и искать взглядом в толпе того, кого уже не было ни на этом свете, ни на том. Солярис видел, до чего мне скверно, и благородно молчал о Принце, сиде и Селене. Зато он много говорил о войне, о том, что надо сделать по возвращению в Столицу, чтобы вернуть все на круги своя, и продолжал водить меня по Амрите, к которой на самом деле был абсолютно безразличен. Лишь потому, что мне помогало не стоять на месте, не стоял и он.
— Ах, так вот, что такое куркума!
Желтый рис, который ворочали в бурлящем масле, я сначала пробовала с опаской, но затем быстро управилась с целой миской, купленной после долгого стояния в очереди, до того вкусным он оказался. В голове проносились слова и тексты Дейрдре, посвященные Амрите, и я искренне старалась отвлечься на них, мешая черпаком тот самый рис, который подавался вместе с порцией рубленной бараниной и кинзой. Куркума же оказалась сладко-пряной на вкус, и я, не устояв, купила с собой в дорогу небольшой мешочек — в Дейрдре самым большим изыском считался чеснок с хреном, и экзотические специи из Ши было сложно достать. Потому я ела охотно, пока елось, и даже позволила себе разделить с Кочевником кувшин гранатового вина, чтобы протолкнуть рис, то и дело встающий в горле комком из-за дурных воспоминаний.
Солярис воздержался от еды, назвав ее слишком жирной и «неудобоваримой», и потому терпеливо сидел на краю стола, прибитого к красному шатру в конце улицы. Все блюда здесь готовились на открытом огне, и обедали потому тоже на улицах под сенью плотных шерстяных навесов, а не внутри нагретых солнцем трактиров. Можно было лично следить за тем, как заказанного тобой цыпленка маринуют в чане со скиром и травами, а затем при тебе же и жарят за каменной оградкой гостевого двора.
— Будешь доедать? — спросил у меня Кочевник, капая соусом из печенных баклажанов себе на подбородок, и потянулся рукой к моей миске за последними кусочками баранины. Солярис вдруг резко подорвался с места и едва не перевернул за собой и без того шаткий стол, на что Кочевник испуганно одернул руку и захлопал округлившимися глазами. — Э-э, чего всполошился, ящер? Она же не вроде не против. Ладно-ладно! Не трогаю я еду принцессы, не трогаю...
— Надень платок, — сказал Солярис, глядя на меня в упор.
— А?
Я облизнула губы, растягивая послевкусие выдержанного вина, и непонимающе скосила глаза на кремовом платке, который спустила с головы и развязала под шеей, чтобы не испачкать во время еды. Жаркий ветер развивал волосы, и перед самым носом вилась рубиново-красная прядь, но здесь на меня никто не смотрел — ни одна принцесса не могла тягаться с жарким из свинины и вином. Однако Солярис встревожился ни на шутку. Вытянул шею и выглянул из-под навеса шатра на небо, где уже проступали первые сумерки. Нос у него задергался, как у охотничьей гончей. Я решила, что он просто поторапливает нас, чтобы мы успели вернуться в замок и отдохнуть перед долгим полетом, но затем Сол оглянулся на толпу и стал всматриваться поверх человеческих голов в ближайшую к нам башню — молочную и зазубренную, сторожащую город по ту сторону стены.