Кристальный пик
Шрифт:
— Я точно могу войти? Ты не будешь прыгать в море?
— Не буду, — выдавила я, стараясь стоять прямо. — Ты можешь войти.
Как истинное проклятье, Селен был прямолинеен и бесхитростен в своих желаниях, но иногда проявлял и другую свою сторону — рукотворную, созданную из воли другого человека, а оттого покладистую и зависимую, чем каждый раз неизменно удивлял. Вот и сейчас стоило мне дать добро, как дверь затрещала, раскалываясь, и пришлось отбежать назад, чтобы разлетевшиеся в сторону щепки вместе с дверной ручкой не оставили на мне ран больше, чем уже было.
Селен показался
— Ну что, успокоилась? — спросил Селен, медленно подбираясь ближе. Несмотря на то что он ступал по сухим листьям, они, рассыпаясь, не издавали ни звука под его поступью.
Я кивнула и инстинктивно сделала шаг назад — в противоположность тому, который сделал ко мне Селен.
— Скажи мне только, — попросила я, сжав в пальцах подол заляпанного платья, чтобы скрыть судорогу, которой их сводило, — что случится, когда мы снова станем одним целым? Мир будет в безопасности?
— Не знаю, — пожал плечами Селен, и я разозлилась.
— Так подумай! — И указала кивком на губчатые стены, что были не чем иным, как костями самого старого дракона, которого мне только доводилось встречать. — Ты говорил, что Сенджу и раньше бывал здесь, еще до окаменения. Вы встречались, когда ты был еще туманом, верно? Что ты слышал? Что он рассказывал тебе или кому-либо? Предупреждал ли о чем-то?
Селен вздохнул устало, но призадумался. Потер костяшкой указательного пальца ямочку под нижней губой, все еще бруснично-красной от моей крови, и неуверенно произнес:
— Я мало что знаю о Сенджу, кроме того, что это он породил нас с тобой и что он же хотел нас убить. Помню только, когда я уже был, но самого себя у меня еще не было, — извини, не знаю, как сказать иначе. — Сенджу часто говорил солнцу: «Расколотое надвое рано или поздно разбивается на еще тысячу частей, но если починишь два, то починишь и тысячу». Такое тебя устроит, госпожа?
Я снова стиснула платье в пальцах — на этот раз от облегчения — и бегло глянула на свое отражение в сдвинутом трюмо.
Вот что такое красные пряди волос — те самые осколки. Осколками было и Увядание, от которого всему Кругу предстояло пережить самую голодную зиму за тысячу лет; и те люди, которыми Селен тщетно пытался заполнить пустоту нутра, меняя плоть на плоть, но не в силах обрести душу; и боги, сгинувшие по той же причине. Все это — последствия неверно законченного ритуала принца Оберона и Сенджу. Мелкие колючие крупицы того, что однажды разбилось пополам.
— Я никогда не хотел, чтобы ты страдала, — прошептал Селен, и каким-то образом дистанция, разделяющая нас, исчезла. Я поняла: то, что я до сих пор не переваривалась у него в желудке, было вовсе не моей победой, а его снисхождением. Но час настал. Пальцы Селена легли на мою изувеченную щеку и висок, под которым, в уголке глаза, снова собралась слеза. — Обещаю, все закончится быстро. Ты станешь моим сердцем, и я буду бережно носить тебя в себе. Ну же, драгоценная госпожа, — Селенит наклонился к моим губам. — Накорми меня собой.
Я закрыла глаза и отпустила все на свете — руки, шерстяную нить с мизинца, драконью кровь, закипающую в жилах. Селен поцеловал меня так же нежно и неловко, как до этого…
Но в этот раз я укусила его первой.
Платье на мне затрещало по швам, разорвалось и опало. Тело покрылось светлой, как пшеничные колосья, чешуей. Огонь, в котором сгорали мои внутренности и вся моя людская суть, вырвался наружу. Он вывернул наизнанку ребра, сломав их, и стал ломать челюсти, превращая их в клыкастые пасти. Те зубы, которые вытолкнули изо рта мои собственные, были размером с охотничью стрелу каждый. Я легко вонзилась ими Селену в лицо, обхватив всю щеку от линии губ до брови разом, и погрузила серповидные когти ему под лопатки, насадив на них, как на крюки, чтобы он не мог вырваться.
— Рубин! Что ты делаешь?!
— Это не я принадлежу тебе! — закричала я, раздирая его заживо, как он раздирал меня. — Это ты принадлежишь мне! Ты — моя часть. И я верну тебя себе!
Проклятье, что знало лишь голод, вдруг узнало, что значит страх. Наконец-то его испытывала не я. Селен испустил вопль сразу десятком голосов, словно не знал, какой из них подействует на меня, и стал биться с такой силой, что проломил нами, сцепленными вместе, и мебель, и несколько стен. Но так и не освободился. Хватка моя больше не была человеческой, а ни один дракон не упустит свою добычу. Челюсти, когти и задние лапы с остроконечным хвостом, обвившимся вокруг Селена петлями, держали его намертво. Весь ужас и все отчаяние, от которых я металась во снах по подушке год напролет, обернулись яростью. То, что я делала, было одновременно и возмездием, и естественной природой всех вещей — соединяться и возвращаться к началу.
— Отпусти меня! Все должно быть не так!
Я оторвала от него кусок, проглотила и тут же оторвала следующий; не жуя, не раздумывая. Дробила клыками кости с суставами и наполняла желудок омерзительной безвкусной плотью, выпивая даже кровь, которую Селен набрал из тысяч других людей по всему континенту. Тем самым я будто и впрямь возвращала отнятое: очень скоро сопротивление Селена стало слабым и вялым, и ни одна из ран, которые я нанесла ему, так и не зажила. То, что должно быть целым, наконец-то целым и становилось, и даже его проклятая природа не желала препятствовать этому.
— Это тебе за Матти! — прорычала я, утратив и человеческий голос, и облик, но зная, что Селен все равно услышит и поймет меня, пускай от его головы и осталась лишь челюсть, а от тела — половина туловища. — Это за Ллеу! — Еще один кусок был вырван и съеден вместе с костями и хрящами. — А это за Кочевника! — И еще один. — За Совиного Принца и всех богов!
— Ты… — Селен улыбнулся остатками того, что некогда было его ртом. — Ты все равно такая красивая, Рубин.
«То, что он с тобою сделать хочет, сделай с ним».