Кристальный пик
Шрифт:
— Значит, Солярису все-таки удалось убедить ее?
— Нет. — И, когда мои брови все же поползли вверх, Дайре удовлетворенно улыбнулся. — А вот мне — да. Солярис проницателен, но до меня ему далеко. Не говоря уже о том, что Мераксель — моя мать. Родители вечно считают, будто знают своих детей лучше них самих… Но, по правде говоря, все наоборот: это дети знают все о своих родителях.
— Спасибо, — Я оставила в покое мурчащую кошку и поклонилась Дайре со всем почтением. — Я очень ценю это. Если Мераксель сможет провести нас прямо к сиду, это здорово сэкономит нам время и пода…
— Это правда, что Красный туман плоть обрел и может принимать какие угодно лики? —
— Пока нет, но я на полпути к ответу.
— Поторопись, госпожа драгоценная. А то очень скоро мы все будем тосковать по войне.
Несмотря на столь дерзкие слова, Дайре тоже поклонился мне, как должно, и отступил от дверей чертога, веля хускарлам, держащим пост в начале коридора, снарядить нам самых быстрых и выносливых лошадей, хорошо подкованных и не слишком строптивых. Учитывая, что Дайре выставил всех своих воинов против Немайна ради меня, — оттого теперь средь хускарлов и завелось столько драконов, ведь сторожить Луг больше было некому, — отдать мне еще и оставшихся лошадей было неслыханной щедростью с его стороны. Разбудив Кочевника с Тесеей, я дождалась Мелихор, снова вернувшуюся без Сильтана, и повела всех к главному выходу замка, где Сол велел ожидать его. Час, данный нам на отдых и подготовку, истек.
— Ах ты змея подколодная! — воскликнула Мелихор, завидев у внутренних ворот Сильтана, которого она разыскивала все это время. Неизвестно, откуда он узнал о месте и времени нашего сбора, но найтись умудрился очень вовремя. — Мы тебя обыскались! Я даже в погреб заглядывала, подумала, может тебя с угрем спутали и в бочку к морским гадам закатали.
— Угорь — это рыба, а морскими гадами называют каракатиц, моллюсков и иже с ними. Сколько грамоту учишь, а все так же дура дурой. — Сильтан лениво потянулся, привстав на носочки босых пальцев. Развязанная рубаха приподнялась, обнажая выступающие ребра и низ плоского худого живота, вокруг которого пролегали мелкие золотистые чешуйки, образуя драгоценный ремень прямо на коже. — Я что, обязан хвостиком за тобой и Солярисом бегать, раз мы путешествуем вместе? Мне и без вас есть чем заняться. Вот и занялся. У нынешнего ярла, между прочим, не только братья есть, но и сестер с десяток наберется, грустных, одиноких! Только и ждут, когда же в их удаленное крыло заглянет кто. Я просто не смог пройти мимо, не выказав почтения. Навестил, уважил…
Мелихор скривилась, изображая рвотный позыв, а Кочевник, обозвав Сильтана «бесстыдным срамником», спешно увел еще сонную и ничего не понимающую Тесею подальше. Я же понадеялась, что Сильтан был если не благоразумным, то хотя бы незаметным, и что речь шла вовсе не о нем, когда хускарлы на постах, мимо которых мы шли, шептали о каком-то «девичьем переполохе» и «блестящем лиходее», поднявшем его.
К счастью, Сильтан успел вдоволь нахвастаться своими любовными похождениями до того, как из замка вышел Солярис. Шагал он рука об руку с Мераксель.
— Следуйте за мной, драгоценная госпожа. Я приведу вас, куда надобно.
Больше Мераксель не проронила ни слова — проигнорировала даже Мелихор, крайне уважающую зрелых драконов, а оттого опустившуюся перед ней в благоговейном поклоне до самых колен. Поверх чернично-синего платья на плечах у Мераксель лежала такая же синяя шаль. Она придерживала ее у шеи, будто боялась замерзнуть. Из-за близости к морю и соленой прохлады, которую нес с воды ветер, летом в Луге и впрямь было не так жарко, как в Дейрдре, но и вовсе не так морозно, как в Керидвене. Драконы же нигде не нуждались в теплых одеяниях даже в месяц воя. Потому жест Мераксель был не более, чем привычкой, навязанной человеческим обществом. Точно так же Солярис привык прятать зубы во время улыбки, стесняясь их остроты, или использовать приборы во время еды, а не накалывать ее на когти. Учитывая презрительное отношение Мераксель к людям, это показалось мне ироничным.
— Все хорошо? — спросила я у Соляриса шепотом, когда мы с ним поравнялись, пропустив всех остальных вперед. К моему облегчению, он больше не морщился и не держался за бок — значит, раны наконец-то зажили. Под его туникой, одолженной из сундука Дайре, снова поблескивала перламутровая чешуя брони.
Ступая вперед и глядя строго перед собой, — в спину Мераксель, — Солярис накрыл ладонью мой затылок и медленно спустил руку вниз, гладя по волосам. Затем его мизинец сцепился с моим будто бы случайно, но руку никто из нас не отдернул. То был апогей нежности, на которую мог отважиться Солярис в присутствии других людей. Я улыбнулась, умиленная, но, услышав впереди ржание лошадей, велела себе сосредоточиться.
Вот он — последний шаг к нашей цели.
Из-за того, что Дану располагался преимущественно на холмах, затрудняющих передвижение, славились его хирды не пешей ратью, а конницей. Потому и лошадей в ярловой конюшне почти не осталось из-за войны, а тех «самых быстрых и выносливых», которых распорядился отдать нам Дайре, по итогу насчиталось всего три. Так кочевнику пришлось потесниться в одном седле с Мелихор и Тесеей, а мне — с Солярисом. Сильтану же выпала честь делить одну лошадь с Мераксель. Та, будто специально, выбрала кобылу соловой масти, какую однажды подарил мне Дайре, прежде чем пустить ее вместе со мной ко дну Цветочного озера.
— Вы ведь не возражаете? — Не дожидаясь ответа, Сильтан бодро запрыгнул к Мераксель за спину и бесстрашно обхватил ее руками. — Ух ты, у вас такая тонкая талия!
— Даже не пытайся, мальчик. Твое очарование для меня не более, чем блеск начищенного ночного горшка. Мне больше двух тысяч лет…
— Правда? А выглядите всего на тысячу!
Солярис, наблюдающий за этим со спины нашей лошади, закатил глаза. Я села впереди него, дабы он не загораживал мне обзор, и его руки легли мне на талию. Однако я совсем не чувствовала ни их жара, ни веса: Солярис едва касался меня, словно верховая езда вдвоем была каким-то непотребством. Впрочем, все изменилось, стоило нам выехать из Луга и сойти с мощеной дороги. Тропа там начиналась ухабистая, а возле леса, поросшая крапивой, клевером и люцерной, и вовсе становилась непроходимой. Чтобы не вывалиться из седла, Солу таки пришлось обнять меня по-человечески. А когда мы все перешли на рысь, дабы поскорее миновать полосу лесопилки, Солярис и вовсе вцепился мне в ребра мертвой хваткой, отчего пришлось начать дышать ртом, лишь бы вообще дышать.
Мелихор тоже ойкала и охала на каждой кочке, испуганно хватаясь за хихикающую Тесею, которую — худенькую и тонкую — удалось уместить прямо у лошади на загривке. Кочевнику же приходилось балансировать на самом краю седла, удерживая их двоих правой рукой, а поводья — левой.
— Эй, дубина, — обратилась к нему Мелихор спустя полчаса езды. — Что у тебя там на поясе висит? Бурдюк? Сними, а то в поясницу вонзается.
— Не бурдюк это, — пробормотал он, покрывшись пятнами такого яркого румянца на щеках, что их не смогла замаскировать даже алая краска. — Просто не ерзай, и не будет ничего вонзаться!