Кристиан Ланг - человек без запаха
Шрифт:
В дорогу Ланг берет много разной музыки. «Селика» — память о разводе, Ланг купил ее себе в утешение, когда начал подозревать, куда катится его второй брак. В машине есть магнитола для десяти компакт-дисков, которые можно проигрывать в любом порядке.
По дороге Ланг рассказывает Сарите о своей семье. Он включает «Kind of Blue» и вспоминает, что Стиг Улоф очень любил Майлза Дэвиса. Потом включает «Pin-Ups» Боуи и «Alladin Sane» и говорит, что Эстелла часто слушала «Sorrow» и «Lady Grinning Soul». Ему вдруг хочется, чтобы Сарита поняла, кем когда-то была Эстелла, потому что та Эстелла, которую они увидят сейчас, — это совершенно другой человек.
—
— Была — отвечает Ланг, — только теперь это уже не так.
Они едут через Тавасткиро в Южный Эстерботтен, Ланг ставит Сарите музыку, постукивает пальцами по рулю, иногда подпевает, но больше ничего не рассказывает. Они пьют кофе на заправке в Коскенкорве, и, когда они снова садятся в машину, Сарита говорит:
— А у тебя не найдется музыки посовременнее, скажем, годов девяностых?
16
«The Prettiest Star» — песня Дэвида Боуи.
— Какой, например? — удивленно спрашивает Ланг.
— Да все равно, — отвечает Сарита. — «Ману Чао», Аланис, «Ультра Бра», Бьорк. Что угодно — спокойное, агрессивное, только не печальное.
Вечером, около восьми, они приезжают в небольшой городок. Ланг заранее заказал комнату в гостинице. Узнав его, девушка-портье вздрагивает и хочет что-то сказать, наверное о «Сумеречном часе». Но, поборов в себе это желание, она обслуживает Ланга и Саритy с профессиональной холодностью, как любую другую парочку. Распаковав вещи, они ужинают в гостиничном ресторане. Кухня — традиционная: Ланг заказал суп из омара и отварного судака под креветочным соусом, Сарита — бифштекс с луком. Кроме них, в ресторане никого нет. Ланг лениво ковыряет вилкой в тарелке, он говорит, что неважно себя чувствует, сам не знает почему, но ему правда нехорошо. Ночью ему все еще не по себе, но он хочет заниматься любовью. Уверяет, что, как только Сарита прикоснется к нему, а он к ней, ему сразу станет лучше. Позже, перед тем как уснуть, они лежат, обнявшись. Сарита положила голову ему на плечо и, перебирая волосы у него на груди, говорит:
— А ты знаешь, что ты не пахнешь? Человек без запаха. Кстати, неплохое название для книги. Слушай, Ланг, а напиши книгу с таким названием. Поверь мне, она станет бестселлером.
И Ланг сонно отвечает:
— Я не уверен, что хочу писать книги. И вести ток-шоу тоже. Я хочу жить.
На следующее утро Ланг и Сарита позавтракали и поехали к Эстелле. До больницы почти одиннадцать миль [17] , и позади осталось много провинциальных городков с гостиницами. Это Ланг захотел жить подальше от больницы — иначе, оставаясь наедине с Саритой, он только бы и думал, что об Эстелле. Вокруг них была голая весенняя ширь, кое-где еще лежали чернеющие сугробы. Дул сильный ветер. На длинных прямых участках дороги машину потряхивало от порывов, а наверху, в бескрайней ледяной синеве, один за другим мчались огромные белые корабли облаков.
17
Шведская миля равна 10 км.
К больнице вела мокрая и грязная дорога, покрытая гравием, но сама больница располагалась в красивом парке. Вокруг главного здания росли высокие сосны и несколько мощных, по-зимнему голых дубов. Девушка в регистратуре любезно попросила их пройти в пристройку — низкое, вполне современное здание из белого кирпича. Там, в коридоре отделения, они и нашли Эстеллу. Она ходила взад-вперед и что-то тихо бормотала. Несмотря на то что она находилась в помещении, на ней были пальто и шапка. Ланг и Эстелла одновременно заметили друг друга и в смущении остановились. Молчание нарушила Эстелла.
— Здравствуй, Кристиан, — очень тихо сказала она, — я тебя ждала.
Ланг несколько секунд колебался, но потом подошел и обнял ее: у него было такое чувство, вспоминал он потом, будто Эстелла сгорбилась, стала ниже ростом с тех пор, как он видел ее последний раз. От лекарств она растолстела и как бы расплылась. Позже, когда я по телефону спросил, надо ли мне приехать навестить ее, Ланг сказал: «Нет, Конни, не стоит. Боюсь, это слишком тяжкое зрелище».
Здороваясь с Эстеллой, Сарита протянула руку и произнесла свое имя на шведский лад: «Сари-ита», а не коротко, по-фински. Весь вечер она говорила по-шведски, и Ланг отметил, что ее школьный шведский очень неплохой. Правда, сначала никто не произнес ни слова: они ходили по парку, по ухоженным, но еще не оттаявшим дорожкам и молчали — все трое. Нарушила молчание Сарита. Посмотрев на небо, она сказала:
— Сегодня такое голубое небо, что смотреть больно.
Эстелла взглянула на нее глазами, казавшимися угольно-черными на бледном лице, и ответила:
— Вы знаете, что голубой — это цвет безумия?
Сарита промолчала, но взяла Эстеллу под руку. Они долго шли вдвоем, а Ланг плелся позади, пока Сарита не обернулась и не потянула его за рукав, чтобы он пошел рядом с ними.
— Знаешь, Кришан, — сказала Сарита, — теперь, когда я вижу вас вместе, я понимаю, как вы похожи.
Эстелла коротко рассмеялась и ответила:
— Да, когда-то мы действительно были похожи. Но теперь я такая уродина.
— Неправда, Эсси, — резко сказал Ланг, — не смей так говорить.
Эстелла посмотрела на него и еле слышно произнесла:
— Ты слышишь, она называет тебя Кришан, а не Кристиан?
— Слышу, ну и что? — раздраженно ответил Ланг и продолжил с неожиданной для себя самого горячностью: — Я люблю, когда она так меня называет. Я люблю в ней все.
Сарита сжала его руку, а потом побежала, потащив Эстеллу за собой, по грязной, серо-желтой траве, и Эстелла не противилась, правда, ковыляла тяжело и неуверенно, как подстреленная птица.
Пообедав в столовой, которая находилась в главном здании, они пошли осматривать пристройку. Потом отправились в палату Эстеллы, где она жила вдвоем с девушкой, которую на время отпустили домой. Эстелла села на кровать и рыгнула. Ланг подошел к окну, откуда открывался красивый вид на парк. Сарита сняла свитер и, подойдя к маленькому настенному зеркалу, стала причесываться щеткой, которую нашла на ночном столике Эстеллы. На Сарите были черное платье без рукавов, почти до пят, и грубые армейские ботинки.
— У тебя красивые подмышки, — сказал Эстелла.
— Спасибо, — спокойно ответила Сарита. — Можно я возьму у тебя пару шпилек?
Эстелла молча кивнула. Сарита подошла к ночному столику, взяла шпильки и вернулась к зеркалу.
— В Америке по телевидению запрещено показывать голые подмышки, — сказала Эстелла, — особенно небритые.
— Почему? — спросила Сарита.
— Не знаю, наверное, американцам подмышки напоминают влагалище.