Критический эксперимент
Шрифт:
– - Ну что, твое жалование и твою награду, что ли, им отдать?
– - Не получится, ваше высокопревосходительство! Мое жалование меньше их трех, и по справедливости, если я награды рубль получаю, они должны получить по полтине!
Все воззрились на меня.
– - Молчи, дурак! — заорал генерал. Я уже закусил удила, и собрался еще что-то сказать, но генерал предупредил меня:
– - Сказал тебе, молчи! А этим трем жалование я велю заплатить сполна и выдать по полтине денег.
И все еще раз воззрились на меня.
– - Завтра все поименованные чиновники подойдите к казначею за жалованием.
На
– - Вы уж извините, Антон Петрович!
Вот ведь как: достаточно было начальству показать, что оно со мной считается, и я уже <<вичем>> стал!
– - Мы тут, дабы прожить, брали с немцев, да и с русских тоже. Ведь вы можете любой протокол слегка повернуть так, что он станет в нужную сторону. Вот мы такое и объяснили, и объяснили также, что вы сами не берете и лишь разгневаетесь на нос, а мы замолвим перед вами словечко.
– - Крысы канцелярские! Ярыги! Дьячки приказные!
– - Ну, такие мы и есть, — расхохотались чиновники.
Я подумал. Не брать и брать одинаково позорно. Выдавать своих вообще не годится, тем более когда им жалование то ли заплатят, то ли нет. Но взять чуть-чуть лучше, по крайней мере врагов под боком не будет. Да и платье надо новое справить, уже совсем поизносился. Мне вспомнилось разъяснение Елисавет Петровны на запрос, как же жить чиновникам, коли жалованья не платят: <<Берите, но по чину и справедливости.>>
– - Ну смотрите, чтобы все по справедливости и по чину было! И чтобы бедных и сирот не обижать! Не хочу за вас в адской смоле гореть.
– - Ну исповедуетесь, и Бог простит! А мы стараемся уж по честности, поелику возможно. Начальник у нас справедливый, и мы должны быть такими же.
– - Нахалы вы, а не справедливые! Смотрите уж у меня!
Чиновники скромно потупили глаза, а вошедший визитер из местного гарнизона застал самую обычную сценку: начальник распекает своих подчиненных. Пожалуй, все остались довольны, кроме меня самого.
* * *
Генерал был скуп, но не жаден, и думал прежде всего о деле. Видно было, что на следующий день он посмотрел на меня без злобы, а после закрытия присутствия велел задержаться и позвал к себе в кабинет вместе с Егором Ивашниковым. Там уже ждали три рюмки доброй водки. Генерал сел, а мы выпили стоя.
– - Егорка, шельма такая, молодец, здорово придумал, себя первого без жалованья оставить! Все сразу притихли. А ты, Антон, коего черта, м. дило, в офицеры не пошел? Тебе бы с твоим характером не в ярыжках отсиживаться.
– - Пошел я в семинарию, тянуло меня узнать бездну премудрости. Вот и попал в чиновники. А в попы совсем не хотелось.
– - Ну и узнал свою бездну?
– - Да нет. Мудрствования много, а премудрости мало где найдешь. Зазубрили много, а понимают мало.
– - Правильно говоришь. Генерал немного помолчал и сказал:
– - Хочу я вам кое-что сказать. Но сначала выпьем еще по одной.
Он позвонил и велел налить еще по рюмке.
– - Теперь у меня две руки. Егорка шельма, пройдоха, мздоимец первостатейный, а ты, Антон, готов в драном камзоле ходить, голодать, лишь бы носов не брать. Но есть у вас общее. Оба вы за дело и за Россию болеете, оба вы себе на уме и люди верные. Так что теперь у меня две руки: правая и левая, чистая и грязная. Ежели нужно мне, чтобы дело было обязательно сделано, пошлю Егорку. Я знаю, он и схитрит, и украдет, что можно, но дело сделает. Если нужно мне, чтобы все было чисто и честно, пошлю тебя, Антон. Вижу, что на самом деле не рохля ты и не такой уж бессребренник и святоша, но ежели выбирать, чтобы дело сорвалось или словчить, выберешь первое.
Генерал допил свою рюмку. Мы сделали то же.
– - Канцлер и матушка-государыня велят мне, дабы приохотить как можно сильнее здешних людишек и знать к России. Немцы и мастера, и чиновники отличные, и вояки первоклассные, и к порядку приучены. Поблажек им больших давать нельзя, но и обдирать зря тоже не стоит.
Генерал с иронией глянул на Егора.
– - Ты, шельма, глаза цыганские, берешь ведь со всех, говоря, что за них передо мною словечко замолвишь. А говорил ли ты хоть раз за кого-то словечко?
Егор покачал головой:
– - Василий Иванович, я ведь знаю, что вы меня не послушаете, а наоборот, ежели я уж за кого-то заступаюсь, значит, дело нечисто.
– -Верно думаешь, шельма! А отдавал ли ты хоть раз кому-то денежки, если их дельце не выгорало?
– - Да как-то так все время получалось, что они сами виноваты оказывались.
Я вспомнил вчерашнюю ситуацию с чиновничками, и сказал:
– - Ваше высокопревосходительство, а ведь вчера Вы мудро рассудили, кому платить, а кому нет. А я влез.
Суворов расхохотался.
– - А ты, скромник, приоденься получше. Тут замучили меня местные юнкера да ратманы со своими тяжбами. Буду посылать тебя распутывать эти дела и говорить мне, на чьей стороне справедливость. Я знаю, что ты криво не скажешь.
А насчет справедливости, теперь будешь мне помогать ее устанавливать. Думаешь, я сам все узнаю? А знать уж приходится много, даже такого, чего бы и не нужно знать, — и генерал тяжело вздохнул.
Я собрался с духом.
– - Ваше высокопревосходительство, а можно мне порою в университет здешний на лекции ходить?
– - Опять премудрости жаждешь! Ну поищи ее здесь, раз в Киеве не нашел. Да, заодно, когда мы наедине, можешь называть меня по имени-отчеству, как Егорка.
А Егор ухмыльнулся:
– - Думаешь, здесь чего-то найдешь? Местные профессора спесивые, сволочи, да, по-моему, почти все туповатые зубрилы. А ежели и есть здесь кто на самом деле умный, то он очень сильно себе на уме.
Генерал еще чуть-чуть посидел, и сказал нам:
– - Тебя, Егорка, я к награде и к повышению в чине представлю. А тебя, Антон, ни за что! Таких пройдох, как Егорка, немало, и его не уволокут, да и справиться с таким цыганищем мало кто может: другого он тысячу раз объегорит и подкузьмит. А ты, Антон, — редкий фрукт. Ежели тебя распознают, живо в столицу заберут. Ну а там чуть побудешь в фаворе, да потом скоро тебе за твои речи язык урежут и в Сибирь закатают.