Критика криминального разума
Шрифт:
Когда я пришел в себя, Анны Ростовой уже не было в комнате. Почувствовав себя в полном одиночестве, я впервые за все время смог здесь свободно и спокойно вздохнуть. Но с улицы уже доносился голос Коха, звавшего меня. Он просил помочь ему поскорее открыть дверь экипажа.
— Нам нужен хирург, сударь! — крикнул он. — Если ему срочно не оказать помощь, он истечет кровью.
Мы взобрались в экипаж и галопом поскакали по темной дороге обратно в город, подскакивая и едва не переворачиваясь на бесчисленных ухабах и выбоинах. Когда появились первые огни
— Он еще жив? — крикнул я.
Экипаж с грохотом катился по булыжной мостовой, искры во все стороны летели от лошадиных подков.
Кох молчал до тех пор, пока мы не въехали в Крепость. Когда ворота захлопнулись за нами, он обернулся ко мне:
— Мы перенесем его в лазарет. Бегите к караульне, сударь. Вызовите солдат. Ведьму необходимо срочно арестовать!
Ответил я что-то или нет? Способен ли я был четко сформулировать свою мысль, что свидетельствовало бы о том, что я все еще хозяин собственным поступкам? Кох принял на себя командование. Он решал, он распоряжался, отдавал приказания. Кучер остановил карету, мы вынесли Люблинского и положили его на землю.
— Сюда, сударь, — указал Кох и взглянул на меня. — Скорее, герр поверенный. Прикажите Штадтсхену послать туда солдат. — Затем вновь повернулся к кучеру, как будто забыв обо мне. — Помоги мне! — скомандовал он.
Я бежал, как мне было сказано, слепо пробираясь сквозь туман, холодную влажную пустоту, моля Бога, чтобы Он направил меня. И как только мрачное строение выросло передо мной из клубящегося тумана и темноты, фраза, произнесенная Кохом, зазвучала у меня в ушах: «Вы нашли убийцу, сударь».
И только теперь я почувствовал, что крепко сжимаю в кулаке иглу. Я не помнил, когда схватил ее, мои пальцы сделались липкими от крови Люблинского. Всю дорогу от Пиллау до города я сжимал в руках «дьявольский коготь», словно магический талисман истины.
Глава 19
Я сидел в караулке и потягивал горячий пунш, который поставили передо мной для подкрепления сил, и ждал офицера охраны, за которым послали. Когда в дверь ввалился Штадтсхен, я все еще находился в состоянии физического шока и эмоционального замешательства. Я поспешно рассказал ему о происшедшем, затем приказал направить в Пиллау вооруженный патруль.
— Как выглядит эта женщина, сударь?
Я начал медленно мерить шагами комнату за широкой спиной офицера, тщательно выверяя свои слова и вспомнив слова Коха относительно «женщин и грубых солдат».
— Она высокого роста, Штадтсхен. Возраст примерно около тридцати. Носит… красное платье, — начал я медленно и вскоре вообще запнулся. Почему я начал с таких мелких и незначительных деталей? Что воспрепятствовало мне сразу же назвать то, что сделало бы ее мгновенно узнаваемой? — Она… ее зовут Ростова, — добавил я нехотя. — Она альбинос.
— Она что, сударь?
— Она белая, Штадтсхен. Белая с ног до головы, — объяснил я, и объяснение мое прозвучало крайне
— Я знаю, про кого вы говорите, сударь, — откликнулся он с лукавой улыбкой. — Ее зовут Анна.
Я не стал спрашивать Штадтсхена, где и когда он встречался с ней. Слишком легко представлялись обстоятельства, при которых могло произойти подобное знакомство, и неприятный образ мелькнул перед моим мысленным взором. Но стоило ему померкнуть, как его место занял страх. Страх тех неприятностей, которым из-за меня подвергнется эта женщина.
— Скажите своим людям, что с ее головы не должен упасть ни один волосок, — предупредил я мрачным тоном. — Я с вас лично спрошу. Герда Тотц вчера покончила с собой из-за жестокого обращения, которому подверглась. И виною тому вы и ваши солдаты. Вы должны привести сюда Анну Ростову в целости и сохранности. Без малейших следов насилия на теле. Вы хорошо меня поняли?
Штадтсхен вытянулся передо мной по стойке «смирно».
— Такое временами случается, сударь. Ребятам хочется устроить «теплый» прием новым заключенным. Чтоб их немножко подготовить. В этом нет ничего дурного, герр поверенный. Виновны они или нет, им ведь все равно придется пройти хорошую взбучку перед тем, как их выпустят.
Мне сделалось нехорошо при мысли о том, что Анна Ростова попадет им в руки.
«Пруссия — родина кнута и розги!»
Еще два часа назад она смеялась мне в лицо. Если солдаты обращались так жестоко со столь покорным и послушным созданием, каким была Герда Тотц, как же они воспримут такую экзотическую красавицу, острую на язык и со славой шлюхи, какой, несомненно, является Анна?
«…прошлый раз я получила тридцать ударов. Посмотрели бы вы, как у них у всех встали члены, когда они любовались тем, как меня секут».
О, не приходится сомневаться, она сама спровоцирует их на самое страшное.
Если бы было возможно забрать назад то точное описание, которое я только что дал Штадтсхену, я бы это сделал. Впрочем, лгать было уже слишком поздно. Он ее знает. Может быть, сказать, что я ошибся? Но поверит ли он мне, если я сообщу, что ищу женщину невысокого роста, темноволосую, полную и очень некрасивую? У меня оставался единственный выход — взять Анну Ростову под собственный арест, и чем скорее, тем лучше.
— Мне известны варварства, которые совершаются в прусских тюрьмах, — резко произнес я. — Я не желаю, чтобы нечто подобное произошло и в данном случае.
Странная полуулыбка появилась на лице Штадтсхена.
— Вы и сами неплохой прием устроили Герде Тотц, сударь. Хорошо ей съездили по физиономии, если позволено будет напомнить.
— Теперь я искренне сожалею об этом, — огрызнулся я.
— И умерла-то она, сударь, — Штадтсхен смотрит вниз, себе под ноги, избегая встречаться со мной взглядом, но тон у него тем не менее обвиняющий, — только потому, что вы не дали нам точных указаний на ее счет.