Кривич
Шрифт:
– Тяжко тебе придется, боярин, - отвлек его от мыслей голос боярина Вадима.
– Ничего, переживем.
– Я слышал у тебя горе? Соболезную тебе. Ты скажи, может чем помочь смогу.
– Да, чем тут поможешь. Идем, полон глянем. Слава, с нами пойдешь, послушаешь, что у них там под черепушкой в мыслях заныкано, - обратился к Вестимирову воспитаннику.
Выведенные из поруба и поставленные в шеренгу викинги, избитые, в рубцах и порезах, без оружия и доспехов, многие волками, исподлобья глядели на русичей, изредка бросая рубленые фразы друг другу на своем
– Человек, который затеял весь этот грабеж на наших землях".
– Вот, познакомься, Вадим Всеволодович, хевдинг датчан, вел свой хирд в Константинополь, спустившись по Днепру, решил приплыть в Византию не с пустыми руками. Свернул на нашу реку, замыслил пограбить пограничье. Узнав, что есть богатый городок в верховьях реки, захотел разжиться рухлядью и монетой. Я правильно трактую события, Слава?
– оглянулся Монзырев на отрока, следовавшего за боярами.
– Да.
– И, чтоб тебе спокойно не проплыть мимо земель русских? Жаден ты больно до чужого добра, братец. Теперь навеки останешься лежать в этой земле. Зароют тебя, как собаку, а домой обязательно весточка уйдет, что не добыл ты ни славы, ни почета, ни денег, только людей своих зазря положил. Да, понимаешь ли ты, о чем я говорю?
Молчавший скандинав, смотрел в глаза славянского вождя с неприкрытой ненавистью. Вокруг них собралась толпа местных жителей, желающих увидеть, как боярин будет вершить справедливый суд над бандой датчан.
– Он все понимает, - шептал Монзыреву Славка, читая мысли хёвдинга.
– Только понять не может, что он сделал предосудительного. По их законам, он не видит за собой никаких преступлений. Для него, это был обычный вик, каких в его жизни случилось немало.
– Ты, местный херсир, как я понял, - выдавил из себя слова викинг.
– Я, вызываю тебя на хольмганг. Пусть Боги в судном поединке решат участь каждого.
– Ха-ха-ха! Ты, что, тать, совсем ума лишился? Здесь тебе не тинг и стоим мы сейчас на моей земле, а не на острове Селунд. Да, и мало чести вступать с тобой таким в поединок, безлядвый ты теперь. А, дорога у вас всех теперь только одна, до ближайшей трепетицы. Ты и твои вои убивали, насиловали, грабили. Я, обещаю вам одно - вам не быть в эйнхерии - никогда не стать воинами небесной дружины Одина. Не достойны!
Толпа народа, окружавшая судилище одобрительно зашумела.
– Сашка!
– Да, командир.
– Повесить всех.
– Боярин Гордей, не слишком ли круто наказание твое?
– подал голос Вадим Всеволодович.
– Вполне достаточно было бы вырвать языки и отрубить большие пальцы на обеих руках.
– Вырвать языки надо бы тому, кто навел этих обормотов на мое городище. А, этим незачем гулять по земле русской, да, и нет у меня умельца в заплечных делах.
–
– А, пальцы-то, зачем рубить?
– Ты, уважаемый, Гордей Вестимирович, я заметил, в одних вопросах дока, а в других уж прости, словно дите малое. Вот, повесишь, опозоришь нурманов конечно, слов нет. А ежели им пальцы отрубить, не быть северным татям после смерти в дружине одноглазого бога. Вои и пусть доживают с сим знанием.
Те из викингов, кто понял русский язык, вдруг метнулись на своих врагов, в надежде хоть и не с оружием в руках, но все же погибнуть в бою. Дружинники их мигом скрутили и поставили на колени перед боярами, спокойно стоявшими, будто и не заметившими порыва скандинавов. Так же отрешенно от всего стоял однорукий вождь викингов.
– Херсир, - обратился он к Монзыреву, подавив в себе ненависть к победителю.
– Среди выживших воинов есть мальчишка, его Эйриком кличут, на руках его крови нет, в этом клянусь Одином. Это сын моей старшей сестры, я взял его к себе в семью, как велят наши законы. Прошу тебя, возьми его к себе. Когда взрастет, он будет неплохим хирдманом.
Монзырев с любопытством разглядел черноголового отрока, примерно одного возраста со стоящим неподалеку Мишкой. Тяжелое молчание повисло вокруг, все ожидали, что решит их родовой боярин. Как поступит с мальцом? Ожидал, как распорядится юным нурманом и боярин Вадим, он по складу своего характера не был излишне жестоким к покореным людям.
Монзырев заговорил медленно, словно взвешивая каждое сказанное слово:
– На Руси есть древний обычай, озвучить его просто. Кровь за кровь. Крови пролито много. Поставьте юнца на ноги, - обратился к двум воям, стоявшим у того за спиной.
– Подойди ко мне.
Отрок шагнул к грозному русу, в голубых глазах его читалась отрешенность, он мысленно готов был разделить участь, погибшего хирда. Толик вытащил из ножен меч, медленно протянул его парню.
– Убей татей пришедших к нам в городище и мы будем считать тебя одним из нас. Будешь воем в моей дружине.
У стоявшего рядом боярина Вадима, от удивления округлились глаза. Ни минуты не сомневаясь, парень озвучил ответ одним словом:
– Нет!
Стараясь угадать, чем все закончится, кривичи, затаив дыхание, ждали, что будет дальше. На лице их боярина промелькнула улыбка.
– Хорошего парня воспитал, нурман, - обратился он к вождю викингов.
– На Руси есть и другой древний обычай: жизнь за жизнь.
Обернувшись к селянам, спросил:
– Что скажете, родовичи?
По собравшейся толпе пробежал вздох облегчения. Сработал менталитет русов, на едином выдохе прозвучало:
– Жизнь!
– Пусть будет так: жизнь за жизнь!
– провозгласил Монзырев. Оглядев селян, произнес громко.
– Теперь он один из нас, он будет воспитываться, как русич и никто из нас ни в чем отныне его не упрекнет. Вы правильно решили, жестокость порождает неверность, а разумная доброта - благодарность. Горбыль, забирай Эйрика, это теперь твоя головная боль, это теперь твой воспитанник.