Кризис Основания (Край Основания)
Шрифт:
Он мог только маневрировать, заставляя фермера промахиваться. Может, это сломает фермера морально, чего не даст прямое сопротивление.
Референт с рычанием ударил. Джиндибел был готов и отскочил в сторону равно настолько, чтобы фермер промахнулся. Снова удар, и снова промах.
Джиндибел чувствовал, что его собственное дыхание начинает усиливаться до свиста, физические усилия были малы, но ментальные, направленные на контроль фермерского мозга, были чудовищно велики и трудны. Долго ему не продержаться.
Он сказал как можно спокойнее, одновременно стараясь возбудить в минимальной степени тот суеверный страх, который фермеры питали к ученым:
– А теперь я пойду по своим делам.
Лицо Референта исказилось от ярости, но он не двинулся. Джиндибел чувствовал его мысли. Маленький грамотей исчезал, словно по волшебству.
Джиндибел чувствовал страх фермера. Сейчас этот страх станет сильнее, и…
Но ярость хэмиша перехлестнула осторожность.
– Парни! – закричал Референт. – Грамотей танцевать. Он нырять на цыпочках и презирать правила честных хэмиш – удар за удар. Хватать его. Держать его.
Держать его. Пусть он будет первобьющим, я быть последнебьющим.
Джиндибел обнаружил брешь среди тех, кто теперь окружал его. Единственным выходом для него было расширить брешь, чтобы пробиться сквозь нее и бежать, веря в свои силы и способность притормозить всех фермеров. Он увертывался в стороны, мозг его трещал от усилий.
Но это не сработало. Их было слишком много, а необходимость придерживаться правил транториан обязывала.
Он почувствовал на своих руках чужие пальцы. Его держали.
Он мог бы вмешаться в несколько мозгов. Но это было недопустимо, его карьера была бы погублена. Но его жизнь – его собственная жизнь висела сейчас на волоске.
Как же все это произошло?
Собрание Совета было неполным.
Если Оратор опаздывал, ждать было непринято. Сегодня, думал Шандисс, Совет во всяком случае не настроен ждать. Стор Джиндибел был самым младшим и недостаточно осознавал этот факт. Он действовал так, словно юность сама по себе была добродетелью, и пренебрегал возрастом тех, кто знал больше.
Джиндибел не был популярен среди других Ораторов. Строго говоря, он не пользовался любовью даже у самого Шандисса. Но популярность была здесь ни при чем.
Делора Деларме нарушила задумчивость Шандисса. Она смотрела на него большими голубыми глазами, ее круглое лицо с привычным невинным и дружелюбным выражением маскировало – от всех, кроме членов Второго Основания ее ранга – острый ум и дьявольскую сосредоточенность. Она спросила с улыбкой:
– Первый Оратор, долго мы будем ждать?
Официально собрание еще не началось, поэтому она могла начать разговор, хотя другие ждали, чтобы Первый Оратор заговорил первым, в соответствии с его званием.
Шандисс посмотрел на нее обезоруживающе.
– Обычно мы не ждем, Оратор Деларме, но поскольку Совет собрался послушать именно Оратора Джиндибела, можно не столь строго следовать правилам.
– Где же он, Первый Оратор?
– Этого я, Оратор Деларме, не знаю.
Деларме оглядела всех. Здесь присутствовал Первый Оратор и, видимо, одиннадцать других. Всего должно было быть двенадцать. В течении пяти столетий Второе Основание расширяло свою мощь и свои обязанности, но все попытки расширить Совет за пределы двенадцати провалились.
Спикеров было двенадцать после смерти Селдона, когда второй Первый Оратор (Селдон всегда считался первым в списке установил это, и теперь все еще оставалось двенадцать.
Почему двенадцать? Это число легко делилось на две группы. Число было достаточно мало для совещания в целом и достаточно велико, чтобы работать в подгруппах. Большее число было бы слишком громоздким, меньшее – слишком негибким.
Таковы были объяснения. В сущности, никто не знал, почему было выбрано именно это число или почему его нельзя было изменить. Второе Основание могло считать себя рабом традиций.
Все это промелькнуло в голове Деларме, когда она переходила взглядом от лица к лицу, от мозга к мозгу, а затем ядовито посмотрела на пустое сиденье – младшего.
Она была удовлетворена тем, что ни у кого не было симпатий к Джиндибелу.
Молодой человек – она всегда это чувствовала – обладал очарованием сороканожки, а иметь дело с ним было столь же приятно, как с сороканожкой.
Только его бесспорные способности и талант удерживали остальных от открытого предложения созвать суд и исключить его (за всю пятисотлетнюю историю Второго Основания только два Оратора были обвинены – но не осуждены).
Однако столь явное пренебрежение к собранию Совета было хуже, чем преступление, и Деларме с удовольствием ощущала, что настроение Ораторов склоняется скорее к суду, чем к замечанию.
– Первый Оратор, – сказала она, – если вы не знаете, где Оратор Джиндибел, я буду рада сообщить вам это.
– Да, Оратор.
– Кто из вас не знает, что этот молодой человек – она говорила о нем без всякой почтительности, и это, конечно, было замечено всеми, – постоянно ищет работу среди хэмиш? Что это за работа, я не спрашивала, но сейчас он у них, и его отношения с ними явно более важны, чем присутствие на этом Совете.
– Я уверен, – сказал другой Оратор, – что он просто гуляет или бегает.
Деларме снова улыбнулась. Это ей ничего не стоило – радостно улыбнуться.
– Университет, библиотека, дворец и весь окружающий их район – наши. Это немного по сравнению со всей остальной планетой, но для физических упражнений места тут достаточно, я думаю. Первый Оратор, может быть, начнем?
Первый Оратор вздохнул про себя. Он имел достаточно власти для того, чтобы заставить Совет ждать, или даже отложить заседание до появления Джиндибела.