Кроличья нора, или Хроники Торнбери
Шрифт:
Я следила за ухищрениями Мари-Энн и думала:
«Что же ты так мучаешься и страдаешь, красивая молодая девочка? Через несколько дней меня не будет, и он останется полностью в твоем распоряжении. Или твоя женская сущность не дает ни минуты покоя? Прости, дорогая, что сейчас испорчу тебе настроение, но у меня остается одно незавершенное дело».
Я поднялась из уютного уголка в гостиной, откуда наблюдала за очередным эпизодом соблазнения, и направилась к Томасу. Мари-Энн
– Томас, извините, что отвлекаю.
Молодой человек буквально вскочил с дивана (или мне так показалось?), где к нему прижималась Мари-Энн.
– Слушаю вас.
– Томас, – я замешкалась. Его пристальный взгляд не на шутку смутил меня.
– Я не хочу, чтобы мое пребывание в Торнбери выглядело затянувшимся. (Томас нахмурился.) Но есть одно незаконченное дело. Вы говорили, что существует дневник сэра Фитцджеральда. Очень хочется его прочесть. Не знаю, найду ли там ответы на вопросы, во всяком случае, надеюсь.
Я специально говорила по-русски, чтобы позлить красотку. Думаю, это удалось с лихвой. Краем глаза я наблюдала, как недовольно гримасничало личико Мари-Энн.
«Один ноль в пользу клуба неудачников!»
Через несколько минут дверь в кабинет дедушки Уильяма распахнулась передо мной.
Я прекрасно помнила эту комнату. Именно здесь, сидя в высоком кресле у камина, которое (да-да!) до сих пор стояло на том же самом месте, я исповедовалась троим господам. Место мрачного упакованного господина с бакенбардами и тростью занял портрет не менее суровой пожилой дамы в костюме для выездки и ее охотничьей собаки. Надо полюбопытствовать, кто она такая.
Войдя в прохладную, затененную тяжелыми портьерами комнату, Томас включил верхний свет и обернулся ко мне. Его глаза, с дрожащими от волнения ресницами, не отрываясь смотрели на меня.
– Елена, я не решался. Но теперь, когда нас никто не слышит, я обязан объясниться. То, что случилось вчера в галерее… немыслимо! Я сожалею, очень сожалею, если напугал вас или был неприятен. Уверен, что так оно и было, поэтому, клянусь, подобное не повторится. Мне очень стыдно, не понимаю, что на меня тогда нашло, просто… как сказать… чувства, которые тогда нахлынули, они лишили рассудка, я был сам не свой. Умоляю, простите мою дерзость. Уверяю, что никогда больше… – он осекся, натолкнувшись на мой взгляд, полный боли.
Я слушала его, но мне нечего было сказать в ответ. Нелепые извинения удивили куда больше, чем его страстный порыв.
«Какой же ты дурак, Томас Коллинз! Хотя, можно подумать, я умнее. Наивно полагала, что он сможет видеть во мне реальную женщину, обладающую чувствами, а не ожившее изображение, сошедшее с холста».
Я смотрела на него мертвыми от сжигающего разочарования глазами и спрашивала себя: какое право я имею на этого симпатичного английского дворянина, наследника древнего рода с бесконечным генеалогическим древом? Никакого! Так же, как не имела права на его знаменитого предка. История рациональна и не позволяет
Том молча опустил глаза, подошел к шкафу в углу кабинета и, открыв его, достал небольшую тетрадь в кожаном переплете.
– Вот это место, где сэр Фитцджеральд начал писать о вас, – Томас бережно открыл заложенную гусиным пером рукопись.
Мои руки задрожали.
– Спасибо. Можно мне остаться одной?
– Безусловно, – послушно согласился Томас. – Если вам что-то понадобится, позвоните, – он указал на свисающий около портьеры в углу кабинета колокольчик.
Я кивнула, и Томас неслышно оставил меня.
Держа дневник в руках, я медленно подошла к знакомому креслу у камина.
Передо мной развернулась картина прошлого – трое мужчин, сидящих напротив, внимательно слушают бредовый рассказ. Как это было недавно для меня и сколько лет минуло для них!
С внутренней дрожью, которую трудно было унять, я открыла заложенные пером страницы и увидела почерк Фитцджеральда. Слезы ручейками побежали по щекам, когда я рукой дотронулась до строк, как до чего-то живого.
В этот момент из-за портьеры послышался тихий вздох. Я вздрогнула и испуганно подняла голову. Вдохнула глубже, опасаясь услышать аромат белых цветов. Нет.
«Ничего страшного, ты в старом доме. А он наполнен странными звуками. Нечего бояться, раньше Дом никогда не пугал, и сейчас не причинит вреда».
Стоило обратиться к записям, как меня отвлек уже реальный звук с улицы. Это был громкий смех Бертины и капризный голосок Мари-Энн:
– Подожди меня! Томми, можешь быстрее?
Я подошла к окну, чтобы завесить плотнее портьеру и более не отвлекаться, но любопытство взяло верх и заставило посмотреть на происходящее перед главным входом.
Две молодые пары готовились к велосипедной прогулке. Мари-Энн успела завязать два задорных хвостика, переоделась в короткую майку, оголившую соблазнительный животик. Она выглядела сейчас подростком лет двадцати, не более. Она стояла около велосипеда, а рядом с ней, согнувшись, Томас поправлял соскочившую цепь. Мари-Энн весело смеялась и ворошила его волосы.
«Жизнь налаживается прямо на глазах, мечты сбываются», – подумала я и резко задернула портьеру.
«Мне сейчас нет до них дела. Никакого!»
Я вернулась в кресло, вновь открыла дневник и вскоре потеряла счет времени…
«1810, October 06
Более месяца прошло со дня ее исчезновения, произошедшего в августе 22-го, а я все не могу прийти в себя от увиденного и пережитого. Она растворилась в воздухе, пытаясь что-то сказать, я видел, она кричала в отчаянии, но не слышал ни звука. Если бы не конюх Готлиб, который стал свидетелем произошедшего чуда, то я бы решил, что Элен никогда и не было в моей жизни. Однако слуга может подтвердить каждое написанное ниже слово.