Кроличья нора, или Хроники Торнбери
Шрифт:
Случилось то, чего опасался я более всего на свете. Я ее потерял. Часто бывает, что мы лишаемся самого дорогого и ценного, без чего жизнь кажется ненужной, только потому, что судьбе угодно испытать нас. Меньше всего сейчас хочется размышлять о закономерности событий и об их менторских причинах. Чтобы хоть как-то утолить тоску, я решился вспомнить историю с начала и до конца в надежде, что боль останется на кончике пера и постепенно перейдет в эти строки.
А началась эта история неожиданно.
Утром мая 20 числа я и мой друг, сэр Эдуард Мосснер, возвращались верхом из Лондона, куда нас вызвали неотложные дела. Эдуард принял мое предложение погостить в Торнбери. Мы уже приближались ко въезду в парк, как друг резко осадил лошадь. Он увидел странный предмет, лежащий на дороге. Это оказалась фляга из странного материала, похожего на стекло, но им не являвшегося. Кроме того, я сразу заметил прячущегося в кустах человека, о чем предупредил Эдуарда. Интересно, кто он и что делает в чужих владениях? Мой друг его окликнул и, к нашему великому изумлению, незнакомцем оказалась молодая женщина лет тридцати,
Когда Лукас Фишерли пришел в кабинет после осмотра бродяжки, выражение его лица поразило нас. Сэр Лукас выглядел сильно взволнованным, а рассказ прозвучал сбивчиво и путано.
Из него выходило, что несчастная женщина здорова физически и, как ни удивительно, душевно; она, подобно мужчине, имела хорошее телесное развитие. И существует лишь одна важная деталь, не дававшая покоя нашему врачу, но не имевшая никакого значения лично для меня как дилетанта. Он уверял нас, что ее колено прооперировано совершенно неизвестным современной науке способом, и он не может найти ни одного подходящего объяснения, поэтому умоляет меня пригласить ее для дополнительных вопросов и разъяснений. Я пошел навстречу семейному эскулапу; незнакомка была любезно приглашена в кабинет и согласилась дать желаемые пояснения, которые на самом деле окончательно запутали ситуацию. А если говорить честно, то ввергли нас всех в недоумение.
Из ее сбивчивого рассказа на плохом английском следовало, что женщина родом из России, ее имя Элен Соколоф. Но если бы только этот странный факт. Бедняга пыталась уверить нас, что с ней случилось невозможное – она появилась в моих владениях случайно из грядущего времени. Она назвала дату – 20 мая 2009 года, – то есть тот же день, но только два века спустя. Немыслимо! И надеялась, что ей поверят… Первое объяснение, которое я дал этому случаю, – бедная женщина душевнобольная и обладает способностью к сочинительству. Но постепенно в мою душу начали закрадываться сомнения. Ее рассказ становился все более уверенным, она приводила доказательства, называла факты, как сама полагала, неопровержимые, но тем не менее сомнительные, и мы сперва отказывались в них верить. Однако по мере повествования ситуация менялась. Слушая ее, я не переставал удивляться связности речи, что не было характерно для больных людей, перескакивающих от одного утверждения к другому. Безусловно, ее странный язык, применяемые обороты и слова порой казались не совсем понятными, но в целом не искажали общего смысла. Я мог судить, что женщина невероятно и всесторонне образованна, она действительно создавала впечатление человека, чуждого нашему времени. В конце своего повествования она неожиданно попросила принести одну из вещей, которая принадлежала, несомненно, именно ей. Это был странный предмет с блестящей поверхностью, раскладывающийся подобно миниатюрной книге. Стоило ей взять его в руки, как он засверкал огнями, в нем вспыхнул свет, идущий неизвестно откуда. На поверхности чудесной вещи мы увидели разнообразные меняющиеся картины с изображением животных, цветов, красивых пейзажей и людей, одетых странно, смеющихся и обнимающихся друг с другом. Показав на одну из картинок, где была видна маленькая девочка, она сказала, что это ее дочь, которая теперь осталась одна. Элен горько заплакала, потому что именно в этот момент странная книга погасла. Бедная женщина произнесла тогда слова, которые врезались мне в память: „Последняя ниточка, связывающая меня с той жизнью, оборвалась…“ Я посмотрел на нее, и невероятная жалось к несчастной, одинокой, возможно, очень больной женщине переполнила мое сердце. Кто она была – талантливая, но сумасшедшая комедиантка, авантюристка или… нам придется поверить в чудо. Что-то в душе мне подсказывало, что скорее последнее, потому что еще ни разу не удавалось нам видеть такой замысловатый предмет, с которым легко обращалась незнакомка.
Тем не менее, видя как она душевно истощена и утомлена своим рассказом, я предпочел оставить размышления и догадки без публичного обсуждения и предложил Элен Соколоф пройти в спальню и немного отдохнуть. Бедняга держалась из последних сил, стараясь не упасть в обморок. Ее подавленное состояние, полагаю, осложнялось тем, что она была разочарована моим холодным отношением к ее отчаянной попытке доказать правоту, поэтому женщина охотно приняла предложение покинуть кабинет и подняться в свои покои. Тогда мы еще долго не расходились и обсуждали между собой услышанное. Я был крайне удивлен, что обычно здравомыслящий доктор Лукас встал на защиту незнакомки и готов ей поверить. Он рассказал нам о подобных случаях и советовал обратиться в Лондонскую публичную библиотеку, чтобы прочесть свидетельства очевидцев, которым удалось совершить временные переходы. Я не стал оспаривать доводы доктора в первую очередь из уважения к его заслугам и возрасту и решил закрыть странную и невероятно двусмысленную тему. А пока же попросил всех присутствующих дать клятвенное обещание,
На следующий день Эдуард был вызван в родительское поместье в Норфолк – его отец настолько тяжело заболел, что пожелал проститься с сыном. Я же решил вернуться в Лондон, ведь жизнь в поместье довольно скучна и однообразна. Но у меня не выходил из головы рассказ Элен, и я захотел по совету доктора просмотреть материалы библиотеки, касающиеся подобных случаев. Кроме того, была и другая причина уехать – леди Кэтрин неоднократно приглашала меня навестить Анну в лондонском доме. Я должен быть отдать долг внимания своей невесте. Общение с ней меня не отягощало, но и не было жизненной потребностью. Я строго придерживался правил хорошего тона – посещать избранницу не менее, но и не более, чем несколько дней в месяц.
Дела задержали меня в Лондоне на более долгий срок, чем планировалось изначально. Только в середине июля я отправил письмо с известием о своем возвращении в сопровождении будущей жены и ее матери. Дамам не терпелось устроить в Торнбери давно планируемый бал в честь помолвки. Нельзя сказать, что пока я проживал в столице, меня совсем не волновали дела в поместье – напротив, я постоянно думал о загородном доме, и любимая Фрида сообщала новости в обязательном еженедельном письме, как и было условлено. Удивительно, но положение несчастной потерявшейся женщины я принял очень близко к сердцу и часто думал о ней, о ее дальнейшей судьбе, спрашивал в письмах кормилицу, как Элен привыкает к жизни в Торнбери. Ее подробные отчеты удовлетворяли мое любопытство и снимали беспокойство. Я, как и собирался, посетил публичную библиотеку. И действительно нашел и с волнением прочитал в подшивке газет „Таймс“ несколько свидетельств о внезапно пропавших и так же неожиданно вернувшихся людях, рассказывавших диковинные истории. Но сколько бы я ни искал отзывов уважаемых ученых, все их объяснения базировались на уровне предположений, гипотез и неподтвержденных фактов.
Несколько дней спустя мы уже были в Торнбери. Пока шли последние приготовления к вечернему балу, я успел перемолвиться парой слов с кормилицей относительно Элен. Фриде девушка понравилась, и они успели подружиться, что я посчитал добрым знаком – теперь бедняжка не так одинока в нашем мире. Как теперь видно из моих записей, я с самого начала не сомневался, что незваная гостья сказала правду о своем происхождении… Помню, как она стояла на пороге дома, готовая бежать. И лишь моя просьба остановила ее. Ее глаза… Мне было сложно оторваться от них, будто невидимая нить вмиг соединила часть моей души с ее душой, и отведи я взгляд, эта тончайшая связь порвалась бы и причинила боль. Но я невольно отвлекся…
Безусловно, меня порадовало известие от Фриды, что Элен обладает спокойным и покладистым характером, у нее сложились ровные отношения с прислугой. Она добра, отзывчива, не высокомерна. Маленькая дочка Розалинды от Элен в восторге и не ложится спать, пока та не расскажет ей на ночь сказку. Отношения маленькой девочки и мисс особенно тесны после злополучной болезни малышки, от которой, по слухам, распространяемым Розалиндой, ее „излечила волшебная Фея“. „Да, именно так, сэр, – говорила с улыбкой Фрида, – можете спросить об этом у Рози, она теперь каждый день молится за здоровье нашей гостьи. Я сама ничего конкретного по этому поводу сказать не могу, – продолжала шепотом Фрида. – Добавлю только одно: даже доктор Лукас отказался лечить девочку, сказав, что болезнь упущена. Но мисс Элен проводила каждый день с ребенком, и через неделю малышка уже бегала. Этому я сама свидетель. Странная она очень… Порой меня берет оторопь от ее уверенности в будущем, от недюжинной осведомленности… Быстрее бы вернулась к ней память…“
Я слушал рассказ кормилицы и с удивлением понимал, как сильно соскучился по домочадцам, а в особенности по странной незнакомке. Мне было приятно, что она привыкла и освоилась в Торнбери, тем более я планировал предложить ей пользоваться моим гостеприимством так долго, как она сама того пожелает.
Вечером я увидел ее впервые после долгого перерыва и с удовлетворением отметил: пребывание в поместье пошло ей на пользу, она посвежела, похорошела и, слава Богу, более не пыталась надевать мужскую одежду и странно убирать волосы. Как обворожительно она смотрелась в платье, что подыскала ей Фрида, я не мог оторвать восхищенного взгляда. И, что особенно приятно, молодая женщина радовалась встрече со мной. Как ярко светились ее глаза, как радостна и искренна была улыбка! Сердце дрогнуло, и я поймал себя на мысли, что не хочу отходить от нее ни на шаг. И если бы не привычная манера общения леди Кэтрин, то Элен смогла бы весь вечер, пока шел бал, быть рядом. Но ее внезапный уход вполне объясним – мало кто способен долго выносить беседы с миссис Мортон. Анна – истинный ангел рядом с ней, но я опасался, что предположения Фриды окажутся справедливыми и пагубное влияние матери скажется на характере моей невесты. Кормилица уверяла меня, что семя зла всходит на любой, в особенности благородной почве. Но у меня не было времени долго размышлять над этим, потому что я занялся просьбой Джона Мак-Фейри – разрешить ему ухаживать за Элен. Первым моим желанием было отказать, но, представив, что поставлю троюродную сестру, коей я представил Элен обществу, в двусмысленное положение, я скрепя сердце дал согласие. Разве мог я предугадать, что, увидев знаки внимания – как Джон подсаживает ее на лошадь, как его рука дотрагивается до ее руки, – я почувствую боль в сердце, острый укол, пронзающий его насквозь. И боль становилась тем сильнее, чем яснее я понимал, что ухаживания моего друга принимаются и одобряются.