Кроткая заступница
Шрифт:
– Я не потому… – начала было Христина.
Но Колдунов не останавливался:
– Или ты по принципу: взялся за гуж, так не говори, что не дюж?
Христина кивнула.
Ян Александрович ласково посмотрел на неё и сказал только:
– Понимаю тебя. Но ты всё же подумай на досуге, ладно?
Христина обещала подумать, и Колдунов собрался уходить. По его расчётам, зять должен был уже подъехать.
В дверях он остановился и пристально посмотрел на девушку:
– Точно у тебя ничего не случилось?
– Точно!
– Ну смотри. Если надумаешь, я к
Когда Ян Александрович ушёл, Христина наконец заплакала. Но распускаться нельзя, в любую минуту её слёзы может увидеть кто-то из сотрудников – и начнутся расспросы и утешения.
Она решила освежить полы, надеясь, что так, работая внаклонку, она скроет от всех своё расстроенное лицо.
Христина автоматически, размеренными движениями водила шваброй по голубенькому кафельному полу, а горячие едкие слёзы набухали в глазах и капали на этот пол…
Так хотелось рассказать всё Колдунову! Почувствовать себя его «доченькой» не только по обращению, а на самом деле, чтобы он по-отцовски пожалел её! Не помог, боже мой, этого не надо, а просто пожалел, чтобы она хоть на одну секундочку почувствовала, каково это – иметь отца!
Христина решительно сморгнула слезу и усмехнулась. Стыдно сказать, она, взрослая женщина, мечтает о маме с папой! Не дай бог, кто-то узнает об этих мечтах, да тот же Колдунов её на смех поднимет. Скажет: Христина, ты уже сама давно должна стать мамой, а не без конца проситься в дочки – то к Анне Спиридоновне, то ко мне. Тоже младенец выискался!
Взрослый человек должен сам решать свои проблемы, но Христина чувствовала, что сил у неё может не хватить.
Вчера объявился бывший муж – человек, с которым, как она думала, всё кончено навсегда. Он без предупреждения явился к ней домой, звонил, стучал, кричал через дверь, что им необходимо поговорить, но у Христины хватило духу не открыть, хотя выдержать эту атаку оказалось нелегко. Втайне она надеялась, что кто-то из соседей шуганёт его, но все сидели по своим комнатам. Лишь позже, когда муж всё-таки ушёл, к ней заглянула соседка и, поджав губы, произнесла: «Христина, мы уважаем ваше право на личную жизнь, но, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы это была действительно ваша личная жизнь, то есть не вовлекайте нас в ваши разбирательства».
Христина извинилась, но пообещать, что это не повторится, не могла. Насколько ей было известно, в Петербурге у мужа не было никаких связей, и если он приехал сюда ради неё, то первое поражение его не обескуражит. Наоборот, он провёл разведку боем, понял, что заступиться за неё некому, и теперь будет атаковать, пока не добьётся своего.
Казалось бы, волноваться не о чем, думала Христина, отжимая тряпку в красном ведре и снова надевая её на швабру, мы давно разведены, имущество поделено, никаких претензий у него быть не может, и я совершенно свободно могу посылать его ко всем чертям.
Умом Христина прекрасно это понимала, но ничего не могла поделать с чувством не страха даже, а настоящего ужаса, который охватывал её при мысли о муже.
Ужас этот был вызван не страхом боли или насилия и, уж конечно,
Христина знала, что имеет право обратиться за помощью в правоохранительные органы, если бывший муж позволит себе лишнее, но мысль эта была невыносима, так же как и воспоминание о вчерашнем унижении.
Она всегда вела себя достойно, а теперь соседи узнали, что есть на свете мужчина, которому она давала повод смотреть на себя, как на рабыню, который унижал её раньше и собирается делать это снова.
В квартире её знали как тихую скромную женщину, а теперь выясняется, что в её окружении есть люди, которые считают возможным ломиться в чужие двери…
Из-за этого стыда Христина и не смогла позвонить в полицию. Ей казалось, так она признает себя слабой и безвольной, тряпкой, которой можно угрожать и вредить, не боясь, что она даст сдачи, и которая никому не нужна и за которую никто не вступится, кроме полицейских, да и те без особой охоты..
«Тряпка, да, именно такая тряпка, как вот этот кусок мешковины, которым я мою пол», – развешивая своё орудие производства на батарее сушиться, горько думала Христина.
Закончив уборку, она посмотрела, нет ли ещё какой работы, но всё было тихо. Сестра на посту улыбнулась Христине и махнула рукой, мол, иди отдохни, пока не началось.
Вытянувшись на узком диванчике в бельевой комнате, девушка взяла айпад. Снова Мамсик, как называла Анну Спиридоновну Христина, ничего не написала ей. Если бы хоть спросила дежурное: «Как ты там?», Христина не сдержалась бы, выложила новость о появлении бывшего мужа, попросила бы совета и утешения… Но, наверное, Анне Спиридоновне неинтересно знать про её жизнь, так зачем навязываться? Особенно в такой деликатной ситуации.
Анна Спиридоновна очень хороший и порядочный человек, она не бросит Христину в беде, но будет ли ей приятно помогать безвольной тряпке?
Мамсик вытащила её из этого ужаса, который назывался «семейная жизнь», и потом помогла ей стать почти нормальным человеком, учила быть сильной и самостоятельной. Как теперь ей сказать, что все её усилия оказались бесполезны, и названая дочь по-прежнему трясётся как осиновый лист, только услышав голос мужа…
Сегодня утром, собираясь на работу, Христина заметила, что все соседи стали к ней заметно холоднее и за шум на лестнице винили не мужчину, который кричал и колотил в дверь, а её саму. Зачем позволяешь людям так поступать, зачем даёшь понять, что с тобой можно это делать?
Христина знала, что Мамсик не такая, как её соседи, но совершенно иррационально, вопреки здравому смыслу боялась, что она тоже станет так думать…
Пока Христина думала свои грустные мысли, пришло сообщение от Людмилы Ивановны.
Девушка обрадовалась, что новая подруга ещё не спит, несмотря на поздний час, и можно будет с ней немножко пообщаться.
Вчера Христина никак не могла успокоиться после визита мужа, и они с Людмилой Ивановной переписывались почти до утра.