Кровь альфы
Шрифт:
— Если не можешь повиноваться, ты теряешь привилегии, — бормочет он, и в его голосе есть резкость, от которой у меня подкашиваются ноги. Он поднимает меня, ставя обратно на выступ. — А теперь раздвинь ноги, — приказывает он. Вздрогнув, я повинуюсь.
— Стой спокойно.
Я напряжена в тот момент, он намыливает мне место между ног и бреет его. Мой пресс напрягается от панической дрожи при каждом движении лезвия, а мое лоно дико пульсирует.
— Идеально. — Люциус проводит большим пальцем по гладким половым губам. Струя воды хлещет по самым чувствительным
Его мрачный смех заполняет ванную комнату.
Все еще с завязанными глазами, меня ополаскивают, вытирают и укутывают в пушистый халат. Я тянусь к повязке на глазах и получаю легкий щелчок по соску в наказание. Люциус заставляет меня подождать несколько минут, прежде чем снять ее. Он переоделся в халат, свободно повязанный на широкой груди, и черные брюки. Босой, но не менее пугающий.
— Хочешь есть, питомец? — спрашивает он и поднимает меня своими сильными руками, прежде чем я успеваю ответить. Судя по всему, сегодня вечером он будет повсюду таскать меня за собой. Мне это чересчур нравится. Пусть лучше он бросит меня в темницу, закует в цепи и кормит хлебом и водой. Судя по тренировкам Ксавье, я ожидала, что меня приведут в логово врага, изобьют, подчинят и накажут. Я не ожидала, что меня будут баловать. У меня нет защиты от доброты.
Мое тело оживает и поет, он несет меня на кухню и усаживает за стол.
Затем ставит передо мной тарелку. Простая еда. Хлеб, сыр, несколько ломтиков прошутто и оливки. Традиционная мясо-овощная закуска.
Он показывает на тарелку с салями: — Ешь, волчонок.
Я откусываю несколько кусочков, наблюдая, как он разламывает кусок мяса и тоже откусывает.
Я роняю оливку, не донеся до рта.
— В чем дело, Селена?
— Вы едите, — тупо замечаю я.
— Я могу есть и пить, как и ты. — Он многозначительно смотрит на мою тарелку, пока я не поднимаю упавшую оливку и не кладу ее в рот. — Мне это просто не нужно.
— Но я думала… — я краснею.
— Ты думала, что я буду обедать тобой?
Я уставилась в свою тарелку, больше не испытывая чувства голода.
— Я сделаю это однажды. Когда тебя обучат. Ты будешь умолять меня об этом.
— Что? Нет, — говорю я, прежде чем успеваю остановиться.
— Ты думаешь, что сможешь противостоять мне? — Он берет салфетку и вытирает свои большие руки, улыбаясь. Даже сидя, его голова и плечи по уровню выше меня. Я чувствую себя ребенком за столом великана. Он может просто силой заставить меня делать все, что захочет. Неужели я действительно думала, что мое обучение сделает меня равной ему?
— Говори, питомец. Скажи, чего ты боишься.
— Вы собираетесь стереть мои мысли? — Я спрашиваю, что меня беспокоит. Ксавье сказал, что Франжелико не опустится до таких мер, хотя всё возможно. Он мог заставить меня забыть обо всем. Заменить мои воспоминания любой ложью, какой захочет.
— Мне не нужна безмозглая кукла. Если бы я поступал именно так, то не стал бы делать ставку на тебя.
Обещание вампира ничего
— Десять миллионов долларов, — говорю я. — С чего вы взяли, что я стою столько?
Он бросает салфетку на тарелку. — Я уже получил выгоду от своих денег. Ты же боец. Не желаешь быть запуганной. Ты притворяешься, что подчиняешься, когда тебе удобно.
Я сижу неподвижно, стараясь не дергаться. Франжелико у меня в голове. Нет, он просто наблюдателен. Две тысячи лет изучения человеческого поведения. Неужели я думала, что смогу так легко одурачить его?
Вопрос в том, сколько времени у меня есть, прежде чем он поймет, зачем я здесь? И когда он это сделает, как долго я проживу?
Мое сердце трепещет в груди, как птица в силках, пытающаяся вырваться на свободу. Король вампиров, похоже, знает, как действует на меня. Хуже того, ему это нравится.
Он наклоняется вперед. — Но я скажу тебе кое-что, питомец, кое-что, в чем ты даже себе не признаешься. В глубине души ты хочешь подчиниться. Ты борешься с этим желанием больше, чем с остальным.
Прилив адреналина заставляет меня вскочить с места. Я ударила кулаком по столу, сердито глядя на Люциуса.
— Нет. Вы ошибаетесь!
Люциус
Как же я прав.
Ах, восхитительно. Так много борьбы. Она совсем не похожа на Джорджиэнн, которая была кротким созданием, готовым угодить. Селена — это остывающий зефир в пустыне. Мне нравится раздражать ее так же, как и потом ставить на место.
Я наклоняю голову: — Хочешь поспорить?
— Что?
— Давай сыграем в игру, питомец. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться твоего подчинения. Ты будешь бороться против меня. Один час. — Я поднимаю палец. — Ты должна противостоять мне, а я — убедить тебя подчиниться.
— Вы могли бы просто делать мне больно, пока я не сломаюсь, — замечает она.
— Мог бы. Но не буду. Сегодня я не причиню тебе вреда… много.
— Это не очень обнадеживает.
— Жизнь редко дает нам уверенность. Но я могу заверить в одном: ты испытаешь столько же удовольствия, сколько и боли. А может даже больше. — Я делаю паузу и продолжаю более глубоким голосом: — Гораздо больше.
Она задумчиво проводит пальцем по краю тарелки.
— Что скажешь, питомец? Мое умение против твоей воли.
— Как мы определим победителя?
— Я позволю тебе сделать выбор. Только ты сможешь знать, действительно ли сдалась.
Она хмурит брови. — Вы можете просто заставить меня.
— Это жульничество. — Она бросает на меня взгляд, и я едва сдерживаю смех. — А как насчет этого? Клянусь своей могилой, я не стану принуждать тебя. Никогда.
— Никогда?
— Я держу свои обещания, питомец. Сейчас у тебя нет причин мешкать.
Но она колеблется в таком напряжении, что я напоминаю ей сделать вздох.