Кровь баронов
Шрифт:
Этот манифест состоял из двенадцати статей, большая часть которых подавала повод к самым оживленным прениям.
В самом разгаре спора послышались радостные крики из ограды, где находилось большинство заговорщиков. Они подбрасывали свои шляпы и шапки и издавали восторженные крики, как бы приветствую кого-то.
IV
— Что там делается? — спросил Ульрих Гуттен Георга Мецлера, который ходил узнать причину этого восторга.
— Иеклейн Рорбах приехал с толпой молодых людей из Гейльброна и Бекингена, — отвечал Мецлер.
— Кстати, — прервал Конрад, — знаете, что вчера сделал Иеклейн?
— Что? — спросил одни нюренбергский гражданин.
— Бургомистр Бекингена приказал ему явиться к себе; Иеклейн явился, поссорился с ним и кинжалом убил его при всем собрании.
— И его не арестовали?
— Не посмели; с ним было двести молодых людей, которые с торжеством увели его.
— Подобные беззакония бесчестят наше общество! — воскликнул Флориан, — мы ведем войну против привилегий, а не против лиц. Убийства ничего не доказывают, а только помогают делу жертв.
— Это не убийство, — возразил один из приверженцев Иеклейна. — Бургомистра окружало множество вооруженных людей, которые могли бы защитить его. Важные господа не так-то разборчивы на насилия и убийства. Теперь на нашей улице праздник.
— Нет, — возразил Георг Мецлер, — мы основали наше святое братство не для того, чтобы наказывать преступление преступлением же. Мы должны идти к нашей цели прямо, уничтожая, если нужно все, что нам сопротивляется; но каждый боец за свободу обязан смотреть на себя, как на воина целой армии, и не должен вступать в бой сам за себя из личной злобы.
Когда Мецлер кончал эти слова, пятеро или шестеро ландскнехтов из шайки Флориана Гейерсберга подбежали к своему начальнику.
С ним была Маргарита Эдельсгейм и император, лицо которого было закрыто опущенным забралом.
Увидев Флориана, Маргарита подбежала к нему и бросилась перед ним на колени.
— Спасите нас, Флориан! — сказала она, скрестив руки. — Во имя вашей матери и нашей дружбы, защитите меня от людей Иеклейна!
— Маргарита, вы каким образом здесь? — спросил он с удивлением поднимая молодую девушку. — Не бойтесь ничего… Скажите, — продолжал он, отведя ее немного в сторону, — что с вами случилось? Но прежде всего успокойтесь… Вы очень хорошо знаете, что подле меня вы в безопасности.
Маргарита рассказала Флориану все, что произошло между ней и Иеклейном.
— Шагах в ста отсюда, — продолжала она, — я заметила несколько ваших ландскнехтов. Я подозвала их и именем вашим просила о помощи; они подбежали ко мне; к счастью, между ними было двое из числа приезжавших с вами в Гейерсберг. Они узнали меня и освободили нас, несмотря на сопротивление людей Иеклейна. Последние пошли известить своего начальника. Я упросила ваших ландскнехтов провести меня к вам. Слава Богу! Мы нашли вас. Вы защитите от этого негодяя Иеклейна меня и этого храброго господина, который так хорошо защищал меня?
— Да, конечно! — воскликнул Флориан. — Успокойтесь Маргарита, умоляю вас!
— Флориан, — продолжала она, — товарищи Иеклейна грозили вашим ландскнехтам мщением своего начальника; я надеюсь…
— Будьте покойны, — сказал Флориан, улыбаясь, — мои верные солдаты знают, что я их никогда не оставлю; могу вас уверить, что угрозы бандитов Иеклейна нимало ни испугали их. Я велю проводить вас до Гейерсберга.
— А вы, Флориан?
— Я должен остаться здесь, Маргарита. Святая обязанность удерживает меня. Здорова ли моя бедная мать? Как перенесла она мой отъезд и разрушение всех своих надежд?
— Она очень грустит, Флориан; день и ночь плачет она, думая о вас.
— Да, — сказал он грустно, — это мысль отравляет мою жизнь!.. Бедная мать!.. А вы, Маргарита, как вы должны упрекать меня в душе!.. Скажите, что вы прощаете мне, и что…
— Мне нечего вам прощать, Флориан, — отвечала Маргарита. — Напротив, мне нужно просить у вас прощения.
— Вам?.. Как?.. Почему?..
— Мать ваша ошиблась в моем чувстве к вам, Флориан, и вы разделяли ее заблуждение. Я вас любила нежной любовью, как брата, но сердце мое принадлежит другому. Приняв вашу руку, я была уверена в измене того, кого любила, и последовала чувству признательности, которое вы внушили мне.
— А я думал, что вы пришли сюда для меня! — пробормотал Флориан печально.
— Бог свидетель, Флориан, что если бы мне пришлось спасать вас от опасности, я все сделала бы для сына моей благодетельницы, для друга моего детства.
— Верю, Маргарита; простите мне минуту слабости, которой я стыжусь. Да благословит вас Бог, вас и того, кого вы любите!
— Увы! Судьба его очень беспокоит меня. Когда я Ушла из хижины Сары, он был…
— Иеклейн идет сюда со своей шайкой, — сказал один из ландскнехтов, приближаясь к Флориану. — Не лучше ли крикнуть моих товарищей и собрать их к вам?
— Хорошо, Бертольд, созовите их, только скорее; станьте поодаль и будьте готовы явиться на мой первый зов.
Едва он кончил эти слова, как Иеклейн подошел к нему.
— Рыцарь, — сказал Рорбах вне себя от ярости, — ваши проклятые ландскнехты осмелились у меня на глазах отнять двух пленников.
— Довольно, — прервал Флориан так же резко, как говорил Иеклейн. — Мои ландскнехты поступили очень хорошо, и не они — а вы и ваши бандиты заслуживаете наказания. Как вы осмелились остановить эту благородную даму, воспитанницу моей матери, мою приемную сестру? Клянусь! Если бы я слышал, как вы осмеливались объясняться ей в любви, я заткнул бы вам каждое ваше слово в горло ручкой моего кинжала.
— Вот как! — сказал Иеклейн, бледнея от ярости. — Если так, мы увидим; мне нет надобности знать имя и звание этой женщины! Она моя пленница, я ее люблю, и черт возьми, никто ее у меня не отнимет.
— По какому праву она твоя пленница? — прервал Конрад. — Вопрос ведь в том, какая польза обществу из того, что ты задержал эту женщину?
Ропот одобрения, пробежавший в толпе, показал, что большинство заговорщиков разделяет мнение старого крестьянина.
— Маргарита пришла сюда подслушивать наши тайны, — сказал Рорбах.