Кровь боярина Кучки
Шрифт:
– Мой государь, твой государь… - в раздумье пробормотал Род, думая о своём.
Пук понял его по-своему:
– Стало быть, к нам вернёшься? Святослав Ольгович тебя приветит.
Род ничего не отвечал. Он позабыл про Пука, следил, как вбежавший бродник, челядинец Дурного, что-то истиха произнёс на ухо своему хозяину. Атаман коротко переговорил с Ольговичем. Сжавшееся сердце ведальца ощутило вдруг, что все последующее именно его коснётся. И, как всегда, сердце не ошиблось. Фёдор Дурной во всеуслышание объявил:
– Владимир Давидович,
– Хвала князю! Исполать!
– воспрянули пьяные голоса.
Под эти радостные клики вошёл в палату пучеглазый человек, желчный, как волчий перец. Невольно вспомнился отзыв о нём покойного Нечая Вашковца: «Ласкает речами - затыкай уши, обнимает - уноси ноги». Князя сопровождал страшный жердяй, его неизменный тысяцкий Азарий Чудин, прозванный тем же Вашковцом «истым онагром».
– Удачно же я отыскал тебя, брат!
– ласково обратился Владимир Давыдович к Святославу Ольговичу.
– В городе не пирует, так за городом веселится. Я мигом сообразил! Хотя времечко не весёлое…
– Честь и место, брат! Честь и место!
– повелительным взором освободил подле себя пространство северский властелин.
– Может, и напоследок празднуем. Впереди - рать. Ты-то на чью сторону клонишь взор?
– устраивал он у обширных своих телес сухонького Владимира.
– На твою, брате, на твою, - успокаивал тот.
– А я тебе, государь, и сейчас скажу, - встрял Азарий Чудин, ещё не севший за стол.
– Не дело приставать нынче к Гюргию. Не единожды он союзников своих подставлял и теперь подставит.
Тут Святослав Ольгович вспылил:
– Ты подкуплен Изяславом, Азарий! Или не хочешь оставлять молодой жены?
Жердяй метнул в князя испепеляющий взор, а уста его вымолвили незлобивые слова:
– Молодые жены, княже, любят мужей вблизи, а не издали.
При этом тонкие, как тетива лука, губы его стали ещё тоньше. И за стол Азарий не сел, независимо прохаживался вокруг, отыскивая знакомцев.
Род сделал движение подняться из-за стола, тихомолком выйти.
Рыхлая рука Пука улеглась на его колено.
– Не бросай старого приятеля!
Род выдавил улыбку.
– Небось, боярин. В задец - не в поход, разлука недолгая.
Однако выйти он не успел.
– Ха!
– воскликнул Азарий, обняв памятного своего врага.
– Ещё один знакомец, да какой!
– Он настойчиво повлёк обнятого к тому месту, где сидели князья.
– Погляди, государь, кого я к тебе привёл!
– обратился Чудин к Владимиру.
Поражённый нежданной встречей Давыдович даже вскочил из-за стола.
– Это… вот это да!
– пролепетал он.
– Божья воля, не иначе.
– Вражья воля, - поправил оторопевший кутырь. Он не забыл рассказ Рода о встрече его в черниговском застенке с Владимиром, потому от их нынешней встречи не ждал ничего хорошего.
Атаман Дурной тоже был в замешательстве. Ведь Род ему в приокском лесу со всей тонкостью поведал о своих злоключениях. Остальные пиршебники,
– Твоя рученька моё горлышко помнит?
– почти вплотную приблизил к Роду лицо Владимир.
Что было отвечать?
– Отложи нелюбье, - попросил двоюродного брата кутырь.
– Кто старое помянет… Не порти пира.
– Что ты, любезный брат! Я пира не испорчу, - так же тихо ответил ему Давыдович.
– Лишь прошу выдать мне головой одного из твоих людишек. Для взаимного удовольствия.
– Он не мой человек, - насупился Святослав Ольгович.
– Этот боярич человек Гюргия.
– А сейчас-то твой!
– проникновенно настаивал черниговский самовластец.
Род мог ринуться из палаты. И никакие хищные лапы истого онагра Азария не удержали бы его. Но он как заворожённый ждал решения Святослава, хотя уж ничего доброго не видел в его глазах.
Кутырь строптиво молчал.
– А я что тебе скажу, брат!
– заговорщически склонился к нему Владимир Давыдович.
– Я тебе скажу вот что: выдашь боярича - стану защищать Гюргия, а не выдашь - вместе с родным братцем Изяславом помогу его тёзке возвратить престол киевский. Братец мой так упрашивает, а я так колеблюсь!
Кутырь продолжал молчать.
– Думай же, брате, думай, - обволакивал тугодума шёпот ласкового злеца.
– Отпусти, Чудин, нашего обидчика, - обратился Владимир к своему тысяцкому, - Срочно шли скорохода в Чернигов, скажи братцу: еду с ним вместе в пособ Изяславу Киевскому.
Кутырь тяжело поднялся.
– В страшный грех вводишь ты меня, брат. Бог тебе судья. Ин [424] , быть по-твоему!
По знаку Ольговича Пук крикнул:
– Стража!
Вбежавшие кмети окружили Рода плотным кольцом.
– Поят ты князем Владимиром Давыдовичем Черниговским за все твоё воровство!
– объявил Чудин.
Род и теперь мог бы сопротивляться, хотя вырваться из такого сонма врагов представлялось вели ким чудом. Даже не надеясь на чудо, могучий ученик Бессона Плешка предпочёл бы смерть страшным мукам, которые ждали его в Чернигове. Однако он не сделал никакого движения, лишь удивлённо взглянул на Северского князя и произнёс:
[424] ИН - ладно, пожалуй, изволь.
– Не верю ушам, Святослав Ольгович!
Кутырь, набычившись, отвернулся.
– Невозможное творится в твоём дому, атаман, - обратился Род к Фёдору Дурному.
– Не позорь моего дома, государь, - срывающимся голосом сказал Ольговичу Фёдор.
– Твой дом - мой дом, - в сердцах заметил Северский князь.
– А мой уже опозорен, - прибавил он.
– Опозорен ради великой цели!
– Не кручинься, брате, пируй!
– повеселел Владимир Давыдович.
– А нам пора и честь знать. Встретимся под стенами Киева!