Кровь боярина Кучки
Шрифт:
Амелфа выпрямилась.
– Гюргий скрепя сердце отпустил Кучковичей к Андрею, зато на этом сыне Кучки отыграется!
– лила она масло в огонь.
– По-твоему, мы злыдни. А вот хотим избавить тебя от лишних мук, - источал мёд Петрок.
Амелфа извлекла из кошеля перстянки [351] , натянула их на белые руки, сняла с шеи огорлие с нанизанными на него орехами, расколола щипчиками один орешек, показала Роду смугленькое ядрышко.
– Скушай и отмучаешься, милый…
[351] ПЕРСТЯНКИ - перчатки.
Юноша,
– Без стыда же ты, срамница, созерцаешь меня голого!
Петрок Малой из-под полы кафтана деловито достал нож.
– Дай ему зубы разомкну…
Миг - и Амелфа бы кивнула.
– На мне заклятье!
– внятно сказал Род.
– Кто из злых людей меня обзорчит и опризорит, околдует и испрокудит, у того глаза изо лба выворотит в затылок…
Помнил он почти дословно Букалово заклятье.
Амелфа дрогнула.
– А мне плевать!
– угрюмо прохрипел Петрок.
– Он должен умереть до пытки.
– Чекай, чекай, побачимо! [352]– скороговоркой молвила Амелфа.
– Этот ведалец и так не заживётся. Ярунка меня любит. Я ему шепну. Кат долго не провозится с приговорённым вязнем [353] …
Они ушли.
Род не успел прикрыть глаза, услышав многолюдье в своём мучилище. Лучи, струясь из щелей, заплясали по вихрам и бородам боярской обережи, по смуглым скулам двух тюремщиков. Олбырь с Турпаем взялись за щит и стали поднимать.
[352] «ЧЕКАЙ, ЧЕКАЙ, ПОБАЧИМО!» - «Подожди, подожди, посмотрим!»
[353] ВЯЗЕНЬ - арестованный.
– Не покормили тебя кашей с киселём, - сказал Турпай по-торкски.
– Есть перед пытками не надо, - заметил опытный Олбырь.
– Трудней переносить страдания.
– Эй, вы, по-своему не гомонить! Здесь вам не степь!
– велел до глаз заросший коротышка с бердышом.
Олбырь не обратил внимания на окрик.
– Сейчас немного потерпи, - по-торкски попросил он Рода.
Щит подняли, и мир в очах страдальца потемнел. Обвиснув, тело потянулось вниз, и боль ударила в растянутые до предела руки, прикрученные к клиньям. Живот впал, грудную клетку выперло. Неведомая сила впилась в беспомощную плоть, выматывая жилы. Вот-вот они не выдержат и лопнут, и все кончится. Род ждал такого избавленья, но не дождался. Ноги обрели опору, под них подставили чурбак. Щит был прислонён к наружной стене сарая. Висящий на щите увидел сквозную рощу тонкого березняка, соломенные кровли дальних изб, луг и дорогу за высоким тыном, что ограждал его мучилище. По эту сторону заплота не люди - карлики: по пояс обнажённый кат, Ярун Ничей - кутырь на худых ножках, расставленных смешно и важно, глазеющие кмети, вскинувшие ввысь пучки бород. И все это залито щедрым солнцем, как в праздник.
Тщетно водил юноша взором. Амелфы и Петрока не узрел.
– Давай-ка потолкуем, парень, - предложил Ярун.
– Не ожидал, что встретимся в тюрьме. Уж так-то Полиен тебя нахваливал…
– Тюрьма, как и могила, - ответил с высоты пытаемый, - всем место есть.
Боярин пропустил его слова мимо ушей.
– Нам твои вины ведомы сполна, - заключил он.
– Из-за тебя погиб посадский человек Кисляк Дружинка…
– Погиб?
– не вдруг поверил Род.
– А помнишь Старо-Русскую дорогу?
– спросил Ярун.
– Ты усыпил погоню. К костру пришёл медведь. Дружинку с оголённым черепом зарыл в листьё, чтоб вялился, а двух других прибрать ему не удалось, разъезд на них наткнулся, зверь ушёл. И из беседы с выжившими стало ясно, что ты, взойдя на дерево, подбросил в их костёр дурману.
Род промолчал. Он вспомнил о малиннике в том месте у дороги. Так хотелось посбирать малинки!
– Ждан, перевозчик, по твоей милости утоп в Мосткве-реке, - продолжил перечень Ярун.
– Ты захватил судно и столкнул паромщика в ночную быстрину…
«Он сам упал», - хотел вымолвить Род, но промолчал.
– О твоём предательском побеге толковать жаль времени, - раздул щеки боярин.
– Бежал предупредить изменника - яснее ясного.
– Поскольку Род молчал, Ярун продолжил: - Наш государь Гюргий Владимирич, осмыслив дело, приговорил тебя к закланию. А прежде ты обязан повиниться, что воровски взял имя Жилотуга. Истинный боярский сын давно погиб.
На это Род ответил внятно, чтоб слышно было всем:
– От отца с матерью не отрекусь. Я Жилотуг!
– Чурбак был выбит. Мученик повис. Челюсть задёргалась, и непослушным голосом он снова громко произнёс: - Я Жилотуг!
Кат подступил с ножом.
– Не в грудь! Сначала ятра поколи, - велел Ярун.
– Не выдержит, ответит, чего ждём…
Пытчик не дождался нужного ответа.
Все обернулись на конный цокот и стук колёс за тыном. Ворота распахнулись, обнаружив лёгкую кареть, гнедую четверню и молодого князя, спрыгнувшего наземь.
– Эй, прекратите пытку!
– крикнул он. Ткнув чуть ли не в лицо боярину лоскут пергамента с печатью, прибавил: - Государь ваш повелел доставить узника пред свои очи.
Вглядясь в лоскут, Ярун зашевелил губами, должно быть, разбирал написанное.
– Что ж, воля государева - закон, - почтительно укрыл он грамотку за борт кафтана.
– Я немедля повинуюсь, Владимир Святославич. Ты свидетель.
Род с высоты своей Голгофы радостно узнал князя Рязанского Владимира.
Дальнейшее происходило быстро и суматошно. Мученика сняли со щита. Владимир Святославич укрыл голого своим корзном. Его снесли в кареть и поспешили подкрепить вином.
Уже в дороге князь, обнимая друга, говорил:
– Проведал о твоей беде от Короба Якуна. Пробился к Гюргию. Ему сейчас ни до чего. Весь Боровицкий холм готовится к двойному торжеству. Посольник по пути к Рязани запалил коня, чтоб к сроку передать мне Гюргиево слово: «Приезжай ко мне, брате, в Москов». Тот же позов отправлен и Ольговичу в землю Голядскую. Там дела с приездом Глеба пошли в гору. Давыдовичи отступают. Изяслав в смятении. А здесь - всем праздник, а нам с тобой несчастье. Владимирский Андрей переломил отцовское упрямство. Гюргий надумал извести все семя Кучки. Андрей по своему почину увёз его детей. С Улитой обвенчался, Якима сделал постельничим. Уж после улещал отца. Не нынче завтра в Красных сёлах, а по-новому - в граде Москве, загремят застольями две свадьбы: Андрея и Улиты, к твоему горю, а также Гюргиевой дочки Олиславы и сынка Ольговича дурня Олега, к горю моему. В счастливых снах княжна давно была моей женой, а в жизни оказались руки коротки. Теперь бы впору свататься, да опоздал. Упрямый князь решенье принял, его не переломишь, я не Андрей…
– Пошто меня спасал?
– перебил Род, - Зачем мне жизнь?
Владимир тяжело вздохнул:
– Жизнь, друже, нам нужна для перемен. Живой меняет окружающее, мёртвый не изменит ни на йоту.
Род не ответил. Они прибыли к Владимиру в его рязанское подворье. Два банщика-умельца, показав искусство на полке, сделали из вязня человека. Одетый влепоту и подкреплённый пищей, он был доставлен на Боровицкий холм прямо в покои Гюргия. Тот отдавал короткие приказы. Сновали люди взад- вперёд. При появлении Рода и Владимира он всех прогнал.