Кровь диверсантов
Шрифт:
– Хоть бы одно государственное предприятие работало так, как я… Ни одной рекламации, ни одной жалобы…
Он открыл счет в банке, лопатой греб деньги оттуда, но и возвращал с избытком. И люди у него ходили сытыми и все при деле.
Я же, нравственно падая, рассадил своих Любарок по всему городу, они-то и донесли мне сведения чрезвычайной важности. Желая во всем походить на госучреждение, Круглов вознамерился награждать путевками на юг своих сотрудников и скупил у ворюги профорга одного завода эти самые путевки. Поднялся было скандал – а потом наступило затишье.
Но к УСР-34
В общежитии техникума легкой промышленности готовились к наплыву детей, решено было открыть в мае летний городской пионерский лагерь. Но неожиданно на пустующих койках разлеглись парни военно-физкультурного вида. Спортобщество «Динамо» приняло на свое попечение сельских силачей, почему-то прибывших из глубинки не на подводах, а в девяти купе московского поезда. Что оружие у них есть или в скором времени будет – сомнений не было, кого-то сильно напугали автоматы «ППС» на КПП. У страха глаза велики. На все УСР-34 – 29 стволов, только для караульно-дежурной службы. Страх передался всем, проник через забор. «Пора», – написал я на клочке бумаги и отправил послание Круглову. «Куда?» – ответил он так же лаконично на мое предложение удариться в бега. Вопрос этот тревожил и меня своей безысходностью и безответностью.
Со слов Феди, штурм «антисоветского воинского формирования» начнется со дня на день, ждут подкрепления из Львова, поэтому я исчез, не заходя на Фестивальную.
Вновь передо мною – неизвестность, слегка потертый, но приличный костюмчик, документы для скорой проверки и пролетающие телеграфные столбы. Да адресочек тоже сбежавшего Феди. И совесть точила, грызла: можно было ведь спасти Круглова!
Глава 48
А потянуло его все-таки в школу! – Старая как мир проблема: есть чем, есть кого, нет где.
Начало всех начал – это Москва, туда я и пробирался. Полковник Богатырев, ярый ненавистник всех теорий, так объяснял мне происхождение столицы СССР. Будто бы какая-то бесприютная шайка (то есть воров – на языке той эпохи) уперлась в речушку, лошади при виде чистой воды и уютного берега заржали, что было хорошим признаком, и воры, переглянувшись, дружно соскочили с коняг, дружно помочились; время было вечернее, лягушки заквакали, отсюда и «ква» в названии поселения, а уж из каких филологических бездн вылезло «мос» – не наше, как говорится, собачье дело.
С двумя пересадками добравшись до Киева, приодевшись под коренного москвича, я влился в столичный люд, не представляя, зачем мне эта Москва. Искать Алешу бессмысленно, я верил в его живучесть, но полагал, что потомок семьи Бобриковых давно уж в Западной Европе и его холят и нежат уцелевшие сородичи. Для Алеши покинуть Россию – безболезненно, он – побег или листочек на генеалогическом дереве, а дерево можно целиком пересадить. Я же – семечко, зерно, которое вдали от России любой склюет или швырнет в кормушку для лошадей.
Жить в Москве было негде, показываться на глаза Вите было стыдно, поезд пришел рано утром, я благополучно проскользнул мимо рыскающих глаз и поперся по Садовой. Шум оглушал. Было жарко. Когда оказался в Каретном ряду, всплыли в памяти все вытащенные из справочника телефоны, я даже хотел было заглянуть к той, которую «барал» всезнающий Додик, но постеснялся. Зато – прыг-скок, с ветки на ветку – прилетела ко мне фраза из автобиографии майора Филатова Леонида Михайловича: «…в настоящее время жена моя преподает физику в школе № 626 Кировского района города Москвы».
С того «настоящего» времени прошел не один год. Что майор погиб – об этом я как-то узнал, не помню уж, кто говорил. Себя я стыдил немного, но что мой стыд, кого воскресить он может?.. Со спортивным чемоданчиком вошел я в ресторан «Балчуг», поел, осмотрелся, школа № 626 – во дворе. Время около полудня, вот-вот начнется большая перемена, физика обычно падает на первую смену. Естественно, главный этаж – второй, здесь учительская, директор, завуч, стенгазеты, я двигался вдоль них и замер перед вырезанной и помещенной под стекло статьей из какой-то молодежной газеты, центральные еще не научились лгать так нагло (да и шрифт не тот).
Статья называлась: «Подвиг майора Филатова». Поместив ее в память, я благоразумно собрался спуститься вниз и нырнуть в людское месиво (статья в какой-то мере касалась меня), как вдруг ко мне подошла женщина явно учительского вида. Объяснять свое появление здесь не пришлось, женщина – она не скрывала этого – наблюдала за мною с лестничной площадки третьего этажа, и я, расслабленный статьей, ее не заметил, – так вот, женщина сказала, что по вопросу приема детей в школу – это кабинет № 5 на первом этаже, но рано, рано еще, с 20 мая начнется запись…
Насколько я помнил, от роду она на год моложе мужа, то есть ей сейчас 27 лет, но – морщинки на лбу, две так называемые «горькие» складочки от губ к подбородку. Я молчал, молчала она, и тут произошло неожиданное: я привлек ее к себе, а может быть – она подалась ко мне. Так, утешительно обнявшись, стояли мы, я вдыхал запах ее волос и на всякий случай еще раз вчитался в текст застекленной статьи.
– Это о нем, Леониде, муже, – произнесла она, не делая попыток отодвинуться, оторваться от меня: а школьники-то могли узреть позу эту, пронырливые глазенки тех, кто все хочет знать об «учителке»! Неужели судьба в имени? Или мы много думали об одном и том же человеке: она – о годах с момента первой встречи до прощания, я – о ловком, сильном и красивом майоре во дворе штаба, и майор связывался в памяти с его перепрыжками через лужи, с той присущей кадровому офицеру собранностью, когда идут за получением приказа, и в мыслях не держа возможность отказа от него.
И такого человека я загубил!
Надо было немедленно уходить отсюда или уводить ее с собой, чтоб расстаться. Продолжения быть не должно, ибо из соплячества я давно уже выскочил, у дома ее побывал и, хотя в квартиру не заходил, представлял, как приятно взбаламутятся соседи числом около шестнадцати, когда она введет меня в свою комнату, которую я покину только утром, – утром, иначе нельзя, долг мужчины обязывает, и каково придется ей. Глупость, сплошная глупость, я вляпался в нее по собственной дурости.