Кровь и лед
Шрифт:
— Фигура… вырезанная… из дерева?..
— Ну да. Какие раньше на бушпритах кораблей прикрепляли. — Майкл сам восхитился собственной находчивостью. — Довольно старая и очень красивая, но это совсем не замерзшая женщина. Да и мужчины позади нее никакого не было — всего лишь кусок дерева с изображением человека, правда, искусно выполненный. Должно быть, я наткнулся на обломки старинного корабля. — Майкл мог бы и дальше сочинять, но боялся, что у Гиллеспи разыграется воображение и он попросит сделать фотографии корабельной фигуры. В таком случае придется городить что-то похожее из подручных средств. —
— Стыдно? — тихо произнес Гиллеспи. — И это все? Тебе стыдно? А я-то собирался сделать тебя лицом «Эко-Туризма». Планировал за немалые бабки нанять PR-агентство, чтобы они разместили твою физиономию во всех крупнейших изданиях.
Майкл понимал: после того, что он сейчас наплел, шансы преподнести миру сенсацию — прославиться, получить премию, а может, и разбогатеть — разом стали призрачными.
— Но у меня полно другого отличного материала — про заброшенную китобойную станцию, последнюю разрешенную в Антарктике собачью упряжку, чудовищный шторм, в который я попал, огибая мыс Горн. Тонны материала.
— Хорошо, Майкл, хорошо. Поговорим об этом подробнее, когда вернешься. Сразу после Нового года. Тогда и покажешь, что ты там наскреб.
— Разумеется, — ответил Майкл, продолжая мысленно прикидывать, какой урон только что нанес собственной карьере. Судьба даровала ему уникальный шанс для карьерного роста, а он взял и добровольно его похоронил.
— Ты вообще как себя чувствуешь?
— Отлично, — ответил Майкл.
— А с Кристин ситуация какая? Изменения есть?
Он догадывался, что у Гиллеспи на уме — наверняка редактор решил, что из-за затянувшейся трагедии у Майкла немного поехала крыша. Майкл решил извлечь из ситуации выгоду, хотя использовать факт смерти Кристин, чтобы оправдаться, и было противно.
— Кристин умерла, — сообщил он.
— О Боже! Что ж ты раньше-то не сказал?
— Смерть Кристин плюс непривычные условия жизни на станции… Может, я и правда немного не в себе. — Своим тоном Майкл дал понять, что дела его действительно плохи.
— Слушай, мне очень жаль, что так вышло с Кристин. Соболезную.
— Спасибо.
— Но по крайней мере теперь ее мучения позади. Как и твои.
— Думаю, ты прав.
— Постарайся не нервничать и особо не перенапрягайся. Мы с тобой как-нибудь в другой раз поговорим. Может быть, через денек или два.
— Обязательно.
— Слушай, Майкл, почему бы тебе не обратиться к врачу на станции? Пусть он…
— Она. Здешний врач — женщина.
— Хорошо. Пусть онатебя осмотрит. Хуже от этого все равно не будет.
— Обещаю, так и сделаю.
Майкл повел телефоном в воздухе, затем потер рукавом по трубке, чтобы вызвать дополнительные статические помехи. Гиллеспи наверняка начнет давать ему всякие медицинские советы, а Майклу выслушивать их совсем не хотелось. Журналист промямлил «до свидания» и отключился, но сразу покидать узел связи не стал. Некоторое время Майкл продолжал сидеть, обреченно свесив руки с коленей. Он не был уверен, но подозревал, что сморозил сейчас самую большую глупость в своей жизни. Майкл всегда действовал интуитивно, касалось ли это выбора маршрута восхождения на утес, излучины реки при сплаве или
«Поздравляю, Майкл, — сказал он себе мысленно. — Ты только что очень нехило сам себя поимел».
Понуро он прошел в буфет, где взял сандвич и две бутылки пива. Легкого светлого пива, невольно всколыхнувшего в памяти рекламный буклет пивоваренной компании, на котором Экерли делал свои последние записи. По случаю Рождества дядя Барни напек целый поднос печенья — имбирных человечков, украшенных розовой сахарной глазурью. Майкл взял парочку. Но дух Рождества, который в такой заснеженной стране, как Антарктида, казалось бы, должен присутствовать, как-то не ощущался. Да, они все пели на поминальной церемонии любимые песни Данцига, но с тех пор Майкл пения больше не слышал. На станции Адели по-прежнему царила атмосфера некоторой подавленности.
На обратном пути Майкл подумывал о том, чтобы заглянуть в изолятор, но прошел мимо; у него не хватило бы мужества сейчас посмотреть в лицо Элеонор, не говоря уже о том, чтобы врать про Синклера, как ему было предписано. Предстоит серьезно все обдумать, особенно в свете того, что он дезинформировал Гиллеспи. Надо просто побыть в одиночестве, один на один со своими мыслями.
В последнее время такое происходит с ним довольно часто.
То, что совсем недавно казалось пустяком, о котором он задумывался лишь краешком сознания, постепенно перерастало в навязчивую идею. Мысли Майкла постоянно возвращались к одному и тому же: что станет с Элеонор? Вечно торчать на станции Адели она не будет, это уж как пить дать. Но как и при каких обстоятельствах она покинет базу? Майклу было более чем очевидно, что девушке требуется настоящий друг, человек, которому она сможет доверять и который поможет ей адаптироваться в современном мире. Майкл вдруг поймал себя на мысли, что в роли такого друга видит именно себя, хотя никаких особых причин для этого у него вроде и нет.
Зайдя в общую душевую, он долгим взглядом посмотрел на свое осунувшееся лицо в зеркале и решил побриться. А почему бы не побриться перед сном? На Южном полюсе все шиворот-навыворот.
Но проблема заключается не только в Элеонор; в расчет приходится брать и Синклера. Эти двое захотят быть вместе. И какую роль он будет при них играть? Окончится все тем, что Майкл станет своего рода телохранителем, присматривающим за влюбленной парочкой, пока та будет привыкать к новому, во многом бесцеремонному и непонятному миру.
Борода сделалась такой жесткой, что лезвие бритвы едва продиралось сквозь заросли щетины. На щеках и подбородке проступило несколько капель крови.
Но если уж быть до конца откровенным, то на какой другой сценарий он рассчитывает? Майкл чувствовал, что в нем начали зарождаться чувства, которым в его душе не должно быть места. Он простой фотокорреспондент, черт возьми, работающий здесь по заданию редакции, и точка! Вот на этом и нужно сосредоточиться, а все остальное — лишь информационный шум в голове.