Кровь и туман

nastiel

– Ты хоть раз любил? Хоть кого-то? Хоть секунду? Кого-то, кроме себя?

Вопросы артиллерийским залпом. Спрашивает мама, а ответ, как я чувствую, хотят знать все присутствующие, включая самого Эдзе.

– Мне нравится обладать невероятными силами. Любовь – самая могущественная из мне известных. – Мама вздыхает. Я хорошо знаю этот вздох: она разочарована ответом Эдзе. – Да, Тамара, я любил, – договаривает Эдзе. – И когда я потерял того, кого любил – это было самое уничтожающее чувство из всех, что мне приходилось когда-либо пережить. Моё

сердце было вырвано из груди и растоптано в пыль, и с тех пор я предпочитаю находить в отношениях только выгоду.

– Мне тебя жаль, – говорит мама.

Она перестаёт касаться моих волос. Я чувствую пустоту и холодок там, где только что лежала её ладонь.

– Но ещё сильнее мне жаль, что однажды я оказалась достаточно глупа, чтобы доверить тебе своё сердце.

– Теперь у тебя есть Дмитрий, разве ты не рада?

– Больше всего на свете. Он любит меня, я люблю его. А ещё он жизнь отдаст за мальчишку, который не является его сыном, в отличие от его реального отца.

– Рад за него. За всех вас.

– Мы не нуждаемся в твоей помощи. Перестань оказывать её, словно ты чёртов ангел-хранитель, потому что это не так, и ты сам прекрасно знаешь, почему. Один правильный поступок не перекроет всё, что ты натворил за несколько веков… Ты не герой, Эдзе.

– Их, Тома, вообще больше и не существует. Остались только менее виноватые и те, кому плевать на осуждение.

Последние слова, которые звучат в помещении. Затем тишина прерывается только шагами и хлопком двери.

Ещё некоторое время я лежу с закрытыми глазами, пытаясь расставить всё услышанное по полочкам. Когда мама снова принимается гладить меня по волосам (и одновременно с этим наконец перестаёт плакать, тихо всхлипывая), я открываю глаза и говорю:

– Привет.

Мама улыбается. Наклоняется, целует меня в лоб, оставляя влажный след, который я чувствую кожей. И отвечает:

– Позову Сергея. Он сказал, тебе нужно будет принять какое-то лекарство сразу после пробуждения.

Очень надеюсь, что в его побочные эффекты будет входить потеря памяти, а иначе то, что я теперь знаю, ближайшие ночи точно не даст мне уснуть.

***

Гляжу на ногу. Она почти не сгибается, но сейчас, после небольшого массажа голени и разгона лекарств по мышцам, я хотя бы могу пошевелить пальцами, не испытывая при этом адские муки.

– Вот, держи, – Нина кидает мне в руки охлаждающий пакет. – Сергей сказал, это поможет, если будешь ощущать дискомфорт под бинтами.

– Спасибо.

Прикладываю пакет к ноге. Приятных холод глушит под собой лёгкие покалывания.

– Значит, в четвёртом измерении я была с Рисом, да? – уточняю я.

Кажется, в третий раз. И это начинает порядком раздражать Нину, снова и снова повторяющую одно и то же предложение в одной и той же истории.

– Да, – всё ещё спокойно, но уже на пределе сообщает Нина. – И вы оба так спелись, что мне едва удалось вытащить тебя обратно.

– Но почему ты помнишь это, а я – нет?

– Не знаю. Я

и после первого раза вернулась не такая, как вы с Беном. – Нина спускается по стене, садится рядом со мной на прохладный пол. Хлопает меня по здоровому бедру. – Это хорошо, что ты согласилась вернуться. А то из-за нашей связи и мне бы наверняка путь назад был бы заказан. Меня такое не устраивает, мы с Шиго только начали отношения налаживать… Да не хандри ты! – Нина толкает меня локтем в бок. – Романова, расслабляйся уже. Всё закончилось. Мы дома, и больше не надо бояться за завтрашний день…

– Ты забыла о гнори и их летающих зверюшках?

– Не нуди. За столько лет моей службы, я видела вещи и похуже.

– Верю на слово.

Сканирую взглядом защитников вокруг. Тренажёрный корпус полон, каждый занят своим делом, которое знает лучше таблицы умножения.

Я, сидящая на полу в окружении Нины и своих костылей, снова чувствую себя неумёхой новенькой.

Замечаю знакомый каштановый затылок впереди. Парень подбрасывает в руках гантели, прикидывает, нормальный ли вес. Поворачивается в мою сторону, я машу ему:

– Марс? – зову я.

Марсель наигранно вздрагивает, словно не ожидает услышать своё имя, но при этом сразу находит глазами того, кто его окликает.

– А?

– Иди сюда.

Подходит. Я достаю из кармана то, что сняла, когда часом ранее принимала душ, и протягиваю это парню на вытянутой ладони.

– Принадлежало Марье, а значит должно храниться у её лучшего друга, – произношу я.

Марсель сразу хватает медальон с именем подруги, как только понимает, что именно я ему отдаю. Прячет в заднем кармане штанов. Топчется на месте, не уходит. Нина внимательно глядит на него, затем на меня. В итоге со вздохом поднимается с пола и шаркающим шагом плетётся к боксёрской груше, оставляя нас вдвоём.

– Прежде чем ты скажешь что-то, – сразу начинаю я. – Хочу попросить тебя вернуться в “Дельту”.

– Но как же…

– Марс, куда я с такой ногой? К тому же и Даня, скорее всего, уйдёт из-за руки… Только Ванька останется. Если останется, конечно.

– Ты хочешь, чтобы я в “Дельте” был один? – с сомнением уточняет Марсель.

– Я хочу, чтобы ты стал фундаментом оперативной команды. Я попрошу Дмитрия, и он разрешит тебе участвовать в выборе миротворца и хранителя. Я знаю, что ты сделаешь правильный выбор.

– Круто, – восторженно говорит Марс. – Спасибо, Слав.

Улыбается. И хотя клятва не позволяет порезам тонкими белыми линиями оставаться на его предплечьях, я уверена – они чистые не поэтому, а потому, что Марсель больше не видит смысла причинять себе боль.

– Смотрите, кто идёт, – говорит Бен, появляясь рядом с нами.

Раньше, чем поворачиваю голову, до меня доносится щекочущий ноздри запах ацетона.

– Есть новые образцы, – сообщает Ваня.

С ним рядом Лена. У неё в руках подставка для пробирок, в каждой пузырится смесь одного цвета, но разной консистенции.