Кровь и туман

nastiel

– Вау, – протягивает Рис. Надо же, не скупое “хм”, а хоть и неполноценное, но какое-никакое удивление. – Это… спасибо, Ярослава. Мне нужно было это услышать. И, кажется, тебя, в отличие от меня, так просто отпускать не собираются.

Рис кивает мне за спину. Едва я успеваю обернуться, как меня накрывают объятья и знакомый голос буквально кричит:

– Сумасшедшая!

Отстраняется. Бьёт кулаком в область ключицы так сильно, что я бы не удивилась, если бы кость дала трещину.

– Нина?

Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. А потом вспоминаю всё, что рассказал Рис, и протяжно охаю. – Ты умерла?

– Типун тебе на язык, Романова! – отмахивается Нина. – Ты же знаешь, я живее всех живых!

Глядит мимо меня на Христофа. Взглядом друг друга буквально испепеляют.

– Ларионова родственница, да? – брезгливо уточняет Рис.

– Допустим, – произносит Нина, подражая интонации собеседника. – А тебе какое дело?

Христоф разводит руками.

– Абсолютно. Никакого, – отчеканивает он.

И как-то меняется в лице. Становится понурым, отрешённым. Отходит в сторону, позволяя нам с Ниной побыть одним.

– Пошли, – Нина сразу хватает меня за руку и тащит прочь.

– Куда? – спрашиваю я, а сама то и дело оглядываюсь на продолжающего стоять на месте Риса.

Спиной стоит. Даже не видит, что мы отдаляемся. Крикнуть, что ли?

– Домой, куда ж ещё. А то гляньте на неё, умирать она вздумала!

– Я разве не уже?

– Да кто тебя отпустит? В тяжёлом состоянии ты, – Нина коротко хохочет. – Добро пожаловать в клуб, называется. При смерти, но не умираешь.

– Тогда ты что здесь делаешь?

– А меня срубило точно после тебя, спасибо нашей связи. Будто бы мало я намучилась, пока вы были в Волшебных землях!

От упоминания недавнего путешествия мурашки по коже бегут.

– И многое ты видела? – уточняю я.

– Достаточно. Жаль, что так с Власом получилось.

Я торможу и себя, и Нину заставляю остановиться.

– Что? – спрашивает она удивлённо. – В чём дело?

– Я не уверена, что хочу вернуться.

– Э-э-э, – протягивает Нина, округляя глаза. – Ещё раз хватит смелости повторить?

– Я не уверена, что… Нин, я пытаюсь научиться жить по-новому с тех пор, как стала стражем, но у меня совсем не выходит. А тут… теперь, когда я знаю, что жизнь после смерти вполне себе конкретная и не представляет собой вечные пытки, я думаю, что могу здесь остаться.

Нина спокойно выдыхает. Разглаживает складки на своём сарафане, и я только сейчас замечаю, что они у нас одинаковые.

– Смотри, – говорит она. – Я сейчас сосчитаю до трёх, и если ты за это время не скажешь мне, что это была шутка, я тебя ударю. Вот прям в лицо, Слав. Прям в нос. А у меня убийственный хук, чтоб ты знала.

– Нин…

– И сразу добавлю, пока ты глупостей не наговорила других: я не за себя

прошу. Мы с тобой, конечно, уже и огонь, и воду прошли, но есть кое-кто, по кому твоя смерть с утроенной силой ударит.

Близнецы, думаю я. Мама. Артур.

– И они тоже, – кивком подтверждает Нина. Значит, четвёртое место позволяет читать мысли? – Я знаю, бывают времена, когда очень хочется опустить руки, но мы ведь уже на финишной прямой. Типа, поздно, что ли. Либо раньше надо было давать заднюю, либо уже не вариант.

– Тебе бы речи поддерживающие писать, – хмыкаю я. – Очень воодушевляет.

– А то! – Нина хлопает меня по плечу. – А теперь давай-ка вернём тебя домой.

Я оборачиваюсь, но больше не нахожу Риса. Мы ушли недостаточно далеко, чтобы он пропал из виду; значит, сам ушёл. Больше не нужен – так посчитала материя.

Не нужен… И правда. Но спасибо за помощь, Рис.

– Домой, – повторяю я.

Туда, где горячий душ, тёплая постель, вкусная еда и те, кто готов быть рядом даже в мои худшие дни.

***

– И чего?

Доносится издалека. Слух фокусируется сначала на жужжании лампы, потом на голосе.

– И ничего, – второй. Не менее недовольный. – Всё. Дальше вы знаете.

– Да уж, история из разряда врагу не пожелаешь, – короткий смешок. – Надо было с вами идти!

Фырканье.

– И какой от тебя был бы прок?

– Ваши задницы бы охранял! – на пределе самоуверенности. Впрочем, ничего нового.

– Справились и без тебя, как видишь.

– Да уж, – скрип. – Вижу.

– Кое-кто тут, вообще-то, спит, – лениво ворочая языком, произношу я, когда мне надоедает слушать перепалку двух знакомых голосов. – На полтона потише нельзя?

Чтобы открыть глаза, приходится приложить неожиданно много усилий. Каждая клеточка тела ноет от боли, и вместе с ними стенаю и я, когда верчусь на месте и пытаюсь найти положение, в котором будет легче.

– Ты как? – спрашивает Ваня.

Первым на глаза попадается именно он. Нависает. Осматривает. Ещё и руками к лицу лезет, веки тянет, фонариком медицинским светит. Цокает недовольно, будто и правда что-то понимает.

– Эй, эй! Врач тут я!

Второй подлетает. Данька. Так рада его видеть, даже улыбаюсь, несмотря на боль.

– Приве-е-ет! – протягиваю.

И вдруг понимаю, что говорю как-то странно. С акцентом, что ли.

– Ты на обезболивающих, – поясняет Даня, видимо, прочитав непонимание на моём лице. – И на антибиотиках. Сейчас как пьяная.

– Просто замечательно.

Ёрзаю на месте, пытаюсь приподняться на локтях. Не выходит. Каждая мышца в теле ватная, неспособная не то, чтобы к сокращению, но даже к тому, чтобы просто поддерживать мои руки в приподнятом положении.