Кровь и туман
Шрифт:
Я знал, что, рано или поздно, захочу отыскать его, чтобы задать несколько волнующих вопросов, но и подумать не мог, что случай сам сведёт меня с ним.
– Миллуони? – зову я.
Мужчина выпрямляет спину. Оборачивается на меня через плечо. Удивлённо поднимает брови.
– Батюшки! – восклицает он и стучит ведром по краю колодца. – Это откуда к нам такого красивого мальчика занесло? Как ты меня нашёл?
Я подхожу ближе.
– Я не искал, – честно отвечаю. – Но у меня почему-то такое стойкое ощущение, что вы, во-первых, и не прятались, а во-вторых,
– Не понимаю пока, хорошего ты обо мне мнения или плохого, – иронично замечает Миллуони. Глядит в пустое ведро, затем на меня. – Сейчас я с этим закончу и пойдём. – Я хочу спросить, куда и зачем, но он тут же добавляет сам: – Тебе же явно есть, что у меня спросить. По глазам вижу.
– Но я здесь не один, и не могу так просто куда-либо уйти.
– Можем отправить послание, – предлагает Миллуони, словно это ерунда, вроде сообщения на телефон, хотя говорит он точно о магии. – Помнишь, где своих товарищей оставил? – Я киваю. – Ну и отлично.
Снова обращается к колодцу. Несколько безуспешных попыток, и ведро наконец до половины наполняется водой.
– Кстати! – Миллуони щёлкает пальцами свободной от ведра руки. – Не надо разговаривать со мной на “вы”. Ты ведь тоже далеко не шестиклассник. Сколько тебе?
– Сто двадцать четыре.
– Недурно. И не стыдно было старику с восемнадцатилетней девчонкой встречаться?
Миллуони смеётся, а я краснею второй раз за день. Опускаю голову, принимаюсь следить за собственными ботинками, мелькающими на фоне песка, по которому мы идём.
– Ладно, ладно, Гринго, расслабься, – Миллуони хлопает меня по плечу. – Все там были. – Его прикосновение такое тяжёлое, что мои колени слегка подгибаются. – Есть в людях что-то, чёрт знает, что, из-за чего тянет к ним, как магнитом. И это при всей их заносчивости, при всём эгоизме и вечной жажде наживы…
– Полагаю, тебя к ним тянет именно потому, что вы так похожи конкретно по этим трём пунктам, – вырывается у меня.
Поджимаю губы, но голову поднимаю, чтобы глянуть на реакцию ведьмака. Миллуони меряет меня пронзительным взглядом, а в итоге выдаёт лишь кривую усмешку.
– Ты мне нравишься. Дядьку мне твоего напоминаешь.
Я веду плечом, молча обозначая всё своё отношение к этой теме. Христоф испортил мне жизнь ещё с того времени, когда я даже не был рождён на свет, и моё отношение к нему ничто изменить не сможет.
– Не делай такое лицо, будто я тебе в него соляной кислотой плеснул, – требовательно просит Миллуони, замечая это. – Христоф был одним из умнейших стражей своего времени – и это факт, а не мои выдумки. Авель, бедненький, своё дерьмо с потрохами бы сожрал, чтобы быть хоть чуть-чуть таким же сообразительным, как внук.
Миллуони достаёт портсигар из нагрудного кармана рубашки. Открывает, протягивает мне, но я отказываюсь.
– Не куришь? – всё равно зачем-то удивлённо спрашивает ведьмак. – Ну и правильно.
– Зачем тогда ты это делаешь?
– Давняя привычка. Кто-то по утрам пьёт кофе, а
Миллуони говорит всю дорогу, пока мы идём, но ни одного слова по делу. В основном разбрасывается какими-то фактами из своей жизни, которые выставляют его в лучшем свете, или же усмехается надо мной и моей, как он сам выражается, абсолютной неспособностью с пользой проводить данную мне бесконечность.
Живёт ведьмак в небольшом, но внешне вполне себе приличном каменном доме в паре километров от поселения. Внутри – две комнаты, одна из которых соединена с кухней, санузел и кладовая. И везде, что сразу бросается в глаза: на полках, в шкафах, на столах – идеальный до педантичности порядок.
– Странно, – протягиваю я, осматриваясь.
– Ты о чём? – уточняет Миллуони.
– Никогда бы не подумал, что тот, кто господствует над хаосом, такой фанат порядка.
Миллуони хмыкает. Не утруждая себя разуванием, проходит сразу в кухню. Я следую за ним.
– Магия – это не хаос, Влас, это способность, которая в умелых руках превращается в талант. И чем скорее ты это поймёшь, тем больше пользы сможешь из этого извлечь.
Миллуони оставляет ведро на крошечном подоконнике. Открывает шкаф над раковиной, достаёт два стакана. К ним на кухонном столе присоединяется фигурная бутылка с полки слева от окна. Миллуони наливает один стакан наполовину, второй – до краёв.
И именно его по столу толкает мне.
– Нет, спасибо. Я не пью.
– Не пьешь, прожив сотню лет, плюс четверть века? – Миллуони недоверчиво фыркает. – Значит, мало видел. Тебе бы мой опыт. – Вертит свой стакан в руках. Оранжево-красная жидкость бьётся о стеклянные стенки. – Хотя, нет, – добавляет, одаривая меня оценивающим взглядом. – Ты бы, парень, такого не выдержал.
– Я не одну войну прошёл, – говорю я, ощущая необходимость встать на собственную защиту.
– Рад за тебя, – отвечает он и разом опустошает свой стакан. Даже не морщится, когда опускает его обратно на стол. – А я помогал Екатерине Великой с гардеробом, но, знаешь, это вроде как сомнительный повод для гордости.
Я осторожно беру предназначенный мне стакан, подношу к губам. Хватает и короткого диалога, чтобы мне чётко осознать – на трезвую голову я Миллуони долго терпеть не смогу. Делаю глоток. Будто раскалённое железо в горло залили. А запах… нечто среднее между жжёной резиной и ацетоном.
И всё же допиваю до конца, чтобы не демонстрировать свою слабину. Как любила в шутку говорить моя Ярослава: “Ёжики плакали, кололись, но продолжали есть кактус”
– Вкусно? – с интересом спрашивает Миллуони.
Я облизываю губы, но не от удовольствия, а чтобы убрать с них обжигающие капли напитка.
– Что это? – я со звоном ставлю стакан на стол. – Если я для тебя не долгожданный гость, можно было просто сказать. Не обязательно травить!
– Так ты, значит, шутить умеешь? А то всё лицо серьёзное такое.