Кровь и туман
Шрифт:
– Парень, если ты думаешь, что я позволю тебе помереть у себя на заднем дворике, то ты определённо стукнулся головой о камень, пока спал в пещере. Руку опусти.
Шлёпает меня по ладони, как провинившегося мальчишку. Говорит, следовать за ним в дом, где он возьмёт “драгоценное барахло, чтобы помочь одному малахольному, которого решил приютить на свою голову”. Я иду чуть позади, потому что не могу скрыть улыбку.
Ведь всё идёт именно так, как мне нужно.
В итоге в своей старой Дубровской съёмной квартире
Всё для того, чтобы, как хотел Эдзе, не совершать ошибок, к которым у меня есть склонности.
В комнате кошки нет, я выхожу в коридор.
– Лола!
Любимица, дремлющая на оставленных домашних тапочках, услышав мой голос, сразу пробуждается. Вскакивает, бежит в мою сторону, но вдруг останавливается на полпути, реагируя на ещё один раздражитель – шум в кухне.
Я напрягаюсь. Готовлюсь обороняться.
– Я воспользовался ключом, который ты оставлял Славе, – говорит голос.
Его хозяин в поле моего зрения появляется с запозданием. Ваня. В одной его руке чёрная кружка, из которой обычно пил я сам, а в другой – пульт от телевизора. Прислушиваясь, я не различаю больше никаких звуков. Видимо, Ваня выключил его, когда понял, что он в квартире не один.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я.
Выходит чуть грубее, чем мне бы хотелось. Я лишь интересуюсь, а слышится так, словно предъявляю Ване обвинение во взломе с проникновением.
Ваня кивает на Лолу, трущуюся о мои ноги.
– Кто-то должен был её кормить. И цветы поливать. Мы с Даней и Славой по очереди ходим. Сегодня вот моя.
Удивительно, как я одновременно и расстраиваюсь, что попал на Ваню, и выдыхаю с облегчением, что очередь оказалась именно его.
– Ясно. – Наклоняюсь, поднимаю кошку на руки. Она принимается тыкаться носом мне в шею. – И я соскучился по тебе, малышка. Прости, что меня не было так долго.
– Заберёшь её?
Когда я снова поднимаю глаза на Ваню, его руки оказываются свободными от любых предметов.
– Мы в ответе за тех, кого приручили.
Ваня согласно кивает.
– Уместно будет спросить тебя, как ты?
Теперь приходит моя очередь отвечать не словами, а жестами. Облизываю губы. Откашливаюсь. Достаточно этого, чтобы показать, что я не хочу говорить на такие темы?
– Только если в ответ ты расскажешь мне о вас, – вместо всего, вертящегося на языке, произношу я, что, в свою очередь, требует от меня удивительной силы воли.
Я не хочу интересоваться о ком-то конкретном, чтобы не выглядеть законченным эгоистом, но одна судьба, что от меня никак не зависит, волнует меня больше всего.
– Со Славой всё хорошо, – сразу выдаёт Ваня.
Он
– Она была ранена, – продолжает, хотя я не просил. – Понадобилась мышечная пластика с использованием донорского материала.
Я вида не подаю. Внутри всё холодеет уже после слова “ранена”, но я стараюсь скрыть любую эмоцию.
– Кто делал операцию? – спрашиваю тоном специалиста.
И хоть это совсем никакого значения не имеет, если сейчас Ярослава в порядке, вот только операция такая требует профессиональных навыков невероятного уровня, которыми, с каким бы уважением я к стражам не относился, не все хранители обладают.
– Ты знаешь, я бы не подпустил к сестре никого из тех, в ком бы сомневался, – отвечает Ваня.
– Тогда и у меня всё хорошо, – говорю я, потирая Лолу за ухом.
Ваня не реагирует. Стоим друг напротив друга по разные стороны коридора. Молчим, и только урчание Лолы разбавляет затянувшуюся паузу.
– Она по тебе скучает, – протягивает Ваня.
Легко пинает дверной косяк носком ботинка и попадает, не специально, конечно, в то самое место, где под ним по стене давно идёт трещина. Косяк отзывается то ли шуршанием, то ли скрипом. Ваня строит виноватое лицо и делает шаг в сторону.
– Я не уверен, что знаю девушку, о которой ты говоришь, – произношу я.
Одно дело, держать это в себе, а другое – говорить вслух, делиться с кем-то, ожидая, что в ответ последует реакция и не всегда именно такая, какую услышать бы хотелось.
Ваня поджимает губы. Вздыхает. Снимает очки в чёрной оправе, которые редко, но носит. Теперь на меня смотрят два ярко-оранжевых глаза лиса.
Я знаю как минимум троих, кому вынужденное превращение в оборотня стоило жизни. Ваню же можно назвать настоящим счастливчиком – ему оно её спасло.
– Разве кто-то из нас всё ещё остался тем же, кем когда-то был? – спрашивает Ваня, кривя губы в подобии усмешки. – Даже ты… Ты ушёл, потому что изменился. Влас, которого знал я, никогда бы Славу не бросил.
– Ты понятия не имеешь, о чём говоришь. Она мне врала. Притворялась тем, кем уже не являлась.
– Она тебе сердце разбивать не хотела. Разве это не считается смягчающим обстоятельством?
– Вспомни, каково было, когда Лена рассказала тебе правду о своей болезни, – напоминаю я. – Ты ведь первое время ненавидел её за то, что она скрывала правду, да?
– Это…
– Слава рассказала мне, что ты приходил к ней. Был сам не свой. Плакал. – Ваня белеет прямо на глазах. Но мне отступать уже некуда, поэтому я продолжаю: – Твоя лучшая подруга умалчивала о своей скорой смерти и врала каждый раз, когда ты спрашивал, как у неё дела. Каково тебе было, Вань?