Кровь среди лета
Шрифт:
— И у вас у самой были дети, которые…
— Нет-нет. У меня есть дочь, но она к тому времени давным-давно прошла конфирмацию. Сейчас она работает в кафе в поселке. Тогда речь шла о Винни, сыне моего кузена Ларса-Гуннара. Мальчик умственно отсталый, и его отец считал, что ему это не нужно. И вот Мильдред пришла поговорить с Ларсом-Гуннаром. Хотите кофе?
Анна-Мария согласилась.
— Похоже, Мильдред раздражала многих.
Лиза Стёкель пожала плечами.
— Такая уж она была… Лезла на рожон и все говорила в глаза.
— Что
— Никогда не виляла хвостом. Дипломатия, компромиссы — это было не для нее. Когда что-то шло не так и она это видела, то без колебаний приступала к делу.
«Совсем как в тот раз, когда она настроила против себя кладбищенских рабочих», — добавила Лиза про себя.
Она на мгновение прикрыла глаза, напрасно пытаясь отогнать воспоминания. Сначала ей представилась пара бабочек-лимонниц, кружащих над песчаной тропинкой. Потом она увидела, как ветер колышет склоненную над водой березку. И вот появилась спина Мильдред, решительно шагающей по гравию между надгробий.
Лиза вприпрыжку бежит за ней по дорожке кладбища в Пойкки-ярви. Где-то впереди отдыхает бригада могильщиков. Как правило, их обеденный перерыв затягивается надолго, они работают, только когда приезжает пастор. Но ссориться с ними опасно. Попробуй хоть слово сказать — и придется дирижировать похоронами, перекрикивая звук работающей газонокосилки, или читать проповедь в нетопленой церкви зимой. И никакие пасторские увещевания здесь не помогают, эти ребята знают себе цену.
— Только не ругайся с ними, — пытается образумить Мильдред Лиза.
— Я и не собираюсь, — отвечает та.
И это действительно так.
Манкан Кюро, неформальный лидер бригады, поднимает взгляд. Здесь все решает он. Это с ним Мильдред не должна ругаться.
Она сразу переходит к делу. Остальная бригада слушает с большим интересом.
— Вы уже вырыли могилу тому ребенку?
— Какому ребенку? — лениво переспрашивает Манкан.
— Я только что говорила с его родителями. Они выбрали место с видом на реку в северной части кладбища, но вы отговорили их хоронить там.
Манкан Кюро молчит. Он громко сплевывает в траву и лезет в карман брюк за нюхательным табаком.
— Вы сказали им, что корни березы прорастут сквозь тело мальчика.
— А что, разве не так?
— Такое произойдет и в любом другом месте, вы знаете это. Вы просто не хотели копать возле березы, потому что там земля каменистая и слишком много корней. Вам было лень — только и всего. Поэтому вы и нарисовали им всю эту картину.
За все время разговора Мильдред ни разу не повысила голоса. Рабочие уставились в землю, им стыдно. Теперь они возненавидят женщину, которая пробудила в них совесть.
— Хорошо, что я должен сейчас делать? — спрашивает Манкан Кюро. — Мы уже вырыли могилу, и даже в лучшем месте, скажу я вам. Но получается, что мы принуждаем людей хоронить ребенка не там, где им хочется.
— Теперь поздно, — отвечает Мильдред. — Вы уже напугали их. Но я хочу предупредить насчет следующего раза…
На лице Манкана мелькнула усмешка. Она угрожает ему?
— …не испытывайте мое терпение.
И вот Лиза бежит за Мильдред дальше. Достаточно быстро, чтобы не слышать, что они кричат ей в спину. Но она может представить себе, о чем сейчас говорят рабочие. «Если бы ее парень дал в постели то, что ей нужно, она бы успокоилась».
— Ну и чем же Мильдред так всех раздражала? — повторила вопрос Анна-Мария.
Лиза пожала плечами и включила кофеварку.
— Не знаю, с чего и начать. Директор школы в Юккас-ярви был недоволен тем, что она заставляла его усмирять хулиганов, которые издеваются над слабыми школьниками. Женщины из социальной службы жаловались, что она вмешивается в их работу.
— Каким образом?
— Ну… в ее доме всегда было полно женщин с детьми, которые оставили своих мужей.
— Она основала какой-то фонд в защиту волчицы, — напомнила Анна-Мария. — Об этом много говорили…
— Мм… У меня нет ни молока, ни хлеба. Вам придется пить черный.
С этими словами Лиза Стёкель поставила перед гостьей надбитую чашку с каким-то рекламным рисунком.
— Пастор и другие священники не особенно ладили с ней, — продолжала Лиза.
— Почему?
— Из-за нас, группы «Магдалина», помимо всего прочего. У нас две сотни женщин. И многие из тех, кто не состоял в «Магдалине», уважали Мильдред. В том числе и мужчины, что бы там ни говорили. Мы изучали Библию, ходили на ее проповеди и помогали людям.
— Чем?
— Да мало ли чем! Готовили еду, например. Мы обсуждали, чем можем помочь матерям-одиночкам. У них ведь всегда много работы и все время уходит на стирку, готовку, уборку и добывание денег. Вечером сил остается разве только на то, чтобы посмотреть телевизор. Мы устраивали совместные обеды, с понедельника по среду в приходском доме, а в четверг и пятницу в доме Мильдред, чтобы матери могли отдохнуть от готовки. Иногда брали деньги, по двадцать крон со взрослого и пятнадцать с ребенка. Кроме того, женщины помогали друг другу присматривать за детьми. Таким образом у них освобождалось время, чтобы выехать в город, сходить в спортзал или просто прогуляться. Мильдред старалась помочь каждой.
Лиза засмеялась, словно вспомнив о чем-то, и продолжила:
— Следовало хорошенько подумать, прежде чем жаловаться ей на что-то. Она сразу загоралась: «Что мы можем сделать?» И не успеешь глазом моргнуть — давала тебе работу. Мы были один за всех и все за одного. Какой священник не мечтает о таких сплоченных прихожанах!
— То есть другие священники ей завидовали?
Лиза снова пожала плечами.
— Вы сказали «мы были». Разве «Магдалины» больше нет?
Лиза опустила глаза в стол.