Кроваво-красная дорога
Шрифт:
— Спасибо, сынок.
Мальчик застенчиво улыбаетца Айку, втягивает голову в плечи и спешит прочь. Мы возвращаемся к нашему разговору.
— Понятия не имел, Айк, што у тебя есть сын, — говорит Джек.
— О, Томмо мне не родной, — говорит Айк. — Он появился здесь несколько зим назад. Я нашел его как-то утром, забившегося в навес с лошадьми. Оголодавшего... ребра можно было пересчитывать.
— Откуда он? — спрашивает Джейк.
— Без понятия, — говорит Айк. — Когда я его спросил, он только сказал, «Он велел мне ждать его. Я ждал и ждал, но он так и не пришел». Позже я выяснил, што отец ему велел ждать. Я взял мальчонку к себе. А што я еще мог сделать? Ходил за мной повсюду по пятам, как ручная собачонка. Он не слышит, но может читать по губам. Понимать большую часть из таво, што говорят. Томмо, он славный парнишка. И труженик.
— Не могу сказать, што представлял тебя в роли отца, — говорит Джек.
Айк пожимает плечами.
— Жизнь полна сюрпризов, — говорит он.
Он наполняет мой стакан. Пихает меня локтем.
— Пей давай, — говорит он.
— Итак, — говорит Джек. — Поля Свободы. Што думаешь?
— Не знаю, — говорит Айк. — У меня хорошо идут дела. И я на самом деле не хочу...
— Правило трех, Айк, — говорит Джек.
— Ах, — говорит Айк. — Что ж... не могу отрицать, што правило трех и здесь применимо.
— Што? — спрашиваю я.
— Я спас Айку жизнь три раза, — говорит Джек.
— Это значит, што моя жизнь принадлежит Джеку, и он может вытворять с ней как пожелает, — говорит Айк. — Правда, я не слыхал, штобы кто-нибудь заходил так далеко. Обычно это больше похоже... на оказание одолжения.
— Но правило трех это... шутка, - говорю я.
— Шутка? — говорит Айк, глядя на меня.- С чего ты взяла?
— Я же тебе говорил, — ухмыляетца мне Джек. — Итак, Айк. Мы можем рассчитывать на твою помощь. Пойдешь с нами?
— По ходу тебе решать, — говорит мне Айк. — Он твой брат. Хочешь, штобы я помог?
Я смотрю на него. Крепкого телосложения, выситца над столом словно гора. Спокойный взгляд темных глаз. Славный малый. Надежный. По словам Джека. И знает он больше, чем говорит.
Так же как и Джек, если на то пошло. Маив была права. В этих мутных от самогона глазах полным-полно тайн и секретов. Я постоянно вывожу из себя Джека. Он беспокоит меня. Как бы мне хотелось, штобы сердце не начинало битца быстрее каждый раз, когда он оказываетца рядом. Но я доверяю ему. Даже когда я не могу заставить себя заговорить с ним.
— Што ж, Айк, если Джейк говорит, што на тебя можно положитца, то для меня этова достаточно.
Айк машет своей рукой перед моим лицом.
— Саба, — говорит он, — Я спросил тебя, хочешь, штобы я помог?
— Да, — говорю я. — Полагаю, хочу.
Он берет большой кусман мяса и начинает жевать. Пока он жует, видно, што он размышляет. Мы с Джеком наблюдаем за ним в течение, кажетца, очень продолжительного времени. Наконец, он глотает. Вытирает усы салфеткой, а потом говорит,
— Мы выдвигаемся утром, — говорит он. — Давайте выпьем за это.
* * *
Што-то щекочет мне нос. Я ударяю рукой по тотму, што бы это ни было. Раздаетца смешок.
— Отвалите, — бормочу я, едва ворочая языком.
Башка раскалываетца, во рту пересохло. Я издаю стон.
Еще один смешок. Потом што-то мокрое капает на мой лоб. Я открываю один глаз. И вижу Эмми нависшую надо мной вверх ногами. Она держит смоченную тряпку над моей головой. Я отмахиваюсь от неё. Движение отдаетца болью в моей голове. Я снова издаю стон.
— Проснись и пой! — говорит она.
— Отстань от меня, — хриплю я.
— Пора вставать! — говорит она.
— Я не могу пошевелитца, — говорю я. — Кто-то лупит кувалдой по моей несчастной голове.
— Вот, што бывает от выпивки, — говорит она.
— Да чё ты вообще про это знаешь, — ворчу я.
— Я знаю, што ты вчера перебрала с бормотухой Айка, — говорит она. — Джейк говорит, штобы я дала тебе вот это. Это должно помочь твоей голове.
Я не вероятными усилиями заставляю себя приподнятца на локти, при этом всё время постанываю. Эмми протягивает мне стакан, пихая мне его в руку. Я понюхала содержимое.
— Чего это?
— Просто выпей, — говорит она. — До дна.
— Где-то я уже это слышала? — спрашиваю я.
Он я делаю так, как она говорит и выпиваю то, что она мне дала. Я давлюсь этой гадостью.
— О Госпади, это отвратительно! Чё это?
— Кровь кабана и сырое голубиное яйцо, — говорит она. — Джек говорит с похмелья самое то.
— Джек говорит то, Джек говорит сё, — бормочу я.
Я оглядываюсь, в кабаке никого нет кроме нас с Эм.
— А где все?
— Запрягают лошадей, — отвечает она. — И Айк послал всех опустившихся на дно сволочей покаватца сразу же с наступлением рассвета.
— Эй! — одергиваю я её. — Следи за языком!
— Но Айк их сам так назвал.
— Плевать. Ты ж не Айк. А теперь дай мне руку.
С помощью Эмми я медленно поднимаюсь на ноги. Никогда еще за всю свою жизнь я не чувствовала себя так отвратно. Во рту как будто гнездо ласк, ноги ватные, а голова тяжелая, как будто туда камней насовали. По крайней мере, по голове уже не бьют кувалдой. Может быть, варево Джека делает своё дело.
Когда мы плетемся к двери, я вижу утренний яркий солнечный свет. Мы выходим наружу, и солнце режет мне глаза. Я поднимаю руку, штобы защититца от него. Я прищуриваюсь, штобы разглядеть, чем все занимаютца.
— Утро доброе, — хриплю я.
Айк присвистывает. Эш смеетца.
— Ой-ёй, — сочувствует Эпона. — Бедняжка.
Она прекращает снаряжать своего коня.
— Пойдем со мной, — говорит она.
Она берет меня за руку и ведет к бочке с водой.
— Прости за это, — говорит она.
А затем, не говоря больше не слова, она кунает мою голову в воду. Я выныриваю, хватая ртом воздух, а она кунает меня снова.
Холодная вода приводит в себя, словно удар пощечины по лицу. Когда я выныриваю второй раз, то ору,