Кровавое дело
Шрифт:
Уже целых два дня, как оттепель и грязная, сырая погода сменили мороз.
Мостовая была скользкая. Маленькие лошадки, запряженные в карету, бежали тихо, постоянно останавливаясь и начиная идти шагом.
Луиджи следовал за каретой без малейшего затруднения. Он даже ничуть не устал и прибыл в одно время с экипажем к решетке большого двора окружного суда.
Карета въехала во двор.
Оружейник, разумеется, остался на улице наблюдать и выжидать, что будет дальше.
Обе дверцы открылись разом. Казнев и Флоньи выскочили и помогли
— Как, — пробормотал Луиджи, — да неужели же и девчонка замешана? Нет, это что-то уж очень невероятное!
Карета продолжала стоять во дворе, и кучер спокойно закурил трубочку с видом человека, знающего, что ему придется ждать долго.
— Карета стоит, — продолжал рассуждать оружейник, — это значит, что цыпленка снова отвезут на улицу Дам. Тем не менее необходимо лично убедиться в этом.
Он свернул папироску, надвинул шляпу на самые глаза, поднял воротник пальто и, согнув плечи, сгорбившись, принялся ходить взад и вперед по тротуару.
Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
Казнев вошел прямо в кабинет следователя и сказал, что Эмма-Роза находится в коридоре с Флоньи.
— Приведите ее!
Агенты ввели девушку.
— Вы послали за мной, сударь… Сжалились ли вы надо мной наконец? Вернете ли вы мне маму? О, сделайте это, и я забуду все, что выстрадала из-за вас со вчерашнего дня… Я буду благословлять вас!
С этими словами она протянула к следователю свои миниатюрные ручки трогательным умоляющим жестом.
Господин де Жеврэ, точно так же, как и Казнев, был поражен страшной переменой в лице девушки. Верно, горе так сильно подействовало на нее, что за одни сутки она изменилась до неузнаваемости.
Сердце у него было незлое, и он кротко ответил, указывая на стул против его письменного стола:
— Садитесь, mademoiselle, мы поговорим о вашей матушке.
Затем вручил Флоньи бумагу, на которой только что написал несколько слов. Агент немедленно вышел из кабинета.
Помолчав немного, господин де Жеврэ проговорил:
— Вы, по всей вероятности, помните о той поездке, которую я предпринял в Сен-Жюльен-дю-Со, чтобы допросить вас?
— Да, сударь. Я была опасно больна в то время, но все-таки помню.
— Значит, вы не забыли, что в особенности мне хотелось узнать о вас?
— Нет, я этого не забыла. Вы хотели знать, узнаю ли я негодяя, убившего господина Жака Бернье и покушавшегося на мою жизнь, если встречусь с ним лицом к лицу.
— Да, я даже просил вас описать мне все приметы этого злодея, но вы лишились чувств и были не в состоянии ответить. Но то, что было для вас невозможным в тот день, по всей вероятности, окажется легким сегодня.
— Разумеется, я вам отвечу, сударь. Но, как бы ни хорошо
— Хорошо, в таком случае я сейчас сведу вас лицом к лицу с ним.
Эмма-Роза начала дрожать.
— Он будет здесь… — пробормотала она.
— К чему такой ужас, милое дитя? Вам совершенно уже нечего бояться теперь. Что может он сделать вам здесь, в нашем присутствии?
— Я хорошо знаю это, сударь, но, вспоминая прошлое, невольно дрожу от ужаса.
— Еще раз спрашиваю вас, хорошо ли вы запомнили убийцу?
— Он никогда не изгладится из моей памяти! Каждую ночь я вижу его во сне! Ужасный кошмар!
Господин де Жеврэ сделал знак Казневу. Последний отворил дверь, соединявшую кабинет следователя с соседней комнатой.
Немедленно конвойный, стоявший за нею с Оскаром Риго, втолкнул последнего в комнату.
Брат Софи подошел совсем близко к Эмме-Розе, которая совершенно безучастно следила за его приближением.
— Ну, что же, mademoiselle? — обратился к ней следователь, пораженный ее спокойствием.
— Как, что, сударь? Я жду.
— Чего вы ждете?
— Я жду, когда введут убийцу.
— Значит, это не он?
— Конечно, нет… Я вовсе не знаю этого человека… Я даже никогда и не видела его… Тут невозможна никакая ошибка… Тот гораздо выше, худощавее и смуглее… У этого нет тех ужасных глаз…
Оскар, лицо которого принимало все более и более торжествующее выражение, попытался было заговорить, но следователь жестом принудил его молчать и принялся снова засыпать вопросами Эмму-Розу. Девушка, совершенно уверенная в том, что говорит, ни на минуту не смутилась, ни разу не сбилась и отвечала вполне толково и без малейшей запинки.
— Это не он, сударь! Это вовсе не он! — повторила она раз десять на все лады.
— Ну, что? Ну, не говорил ли я!! — воскликнул Оскар, которому теперь уже положительно не было больше никакой возможности удержать свой язык. — Не был ли я прав, когда уверял и повторял, что я чист и бел, как первый снег, и невинен, как только что родившийся ягненок?!! Меня обвиняли в том, что я почти совсем насмерть задушил эту хорошенькую барышню и затем выбросил ее из вагона! А между тем она не только не узнает меня, но даже прямо говорит, что и в глаза-то меня никогда не видела! Ну, а теперь приведите-ка сюда солдата Мишо, сторожа из больницы Валь-де-Грас, а также хозяев из алжирского и марсельского отелей, где я останавливался!