Кровавое золото Еркета

Романов Герман Иванович

Унтер-лейтенант налил полстакана воды из перегонной бутыли, взял ложку морской воды из ведра, вылил и размешал.

— Совсем иное дело, вкус появился. Отведай, господин обер-комендант, вроде чуть лучше стало. Приятственней.

— И то дело, пить можно, и воды станет чуть больше, — полковник крякнул, и еще раз посмотрел на агрегат, кляня себя за то, что не сообразил раньше придумать столь простую конструкцию. Покосился на моряка — тот смотрел как горит уголь в топке — куда жарче, чем обычные дрова, даже на расстоянии ощущалось,

будто в баню зашел.

Наказ князя Бековича-Черкасского им полностью выполнен — этот «опреснитель» уплывет в крепость святого Петра, как и еще десяток подобных, которые еще предстоит сделать — котлов в достатке, крышки на них и трубки с баками кузнецы сделают за две-три недели. И об этом следует отписать генерал-адмиралу Федору Матвеевичу Апраксину — ведь именно к нему поскачет унтер-лейтенант Давыдов с мешком угля, письмом князя (хотелось бы почитать, что там написано, но только послание запечатано) и чертежами «опреснителей», придуманных командующем экспедицией.

А их два — один «горячий», тот, что сейчас стоял на печи и бурлил. А второй «солнечный» из вытянутого цилиндра, который сейчас клепают медники в мастерской флота. Устройство там вполне простое и обер-комендант сообразил, что нагрев морской воды будет происходить под жаркими лучами солнца. Залитый рассол начнет испаряться, и через «змеевик» начнет капать уже пресная вода. Все просто — но эта штука только на жаркое летнее время рассчитано, когда солнце печет немилосердно…

— Помогать надо им, помогать — тогда и царь замети мое рвение и может назначит вице-губернатором.

Чириков прошелся по кабинету, в раскрытое окно были видны каменные стены Астраханского кремля. Полвека тому назад здесь взбунтовал все население Стенька Разин, и двенадцать лет лишь пошло как жители снова подняли восстание. Воеводу Прозоровского казнили, подьячих разогнали и держали в своей власти город целый год. Пока войска фельдмаршала Шереметьева их не одолели, устроив потом розыск и казни — теперь никто бунтовать не станет, «заводил» всех на плаху отправили, где их четвертовали или головы буйные отрубили, да в Сибирь сослали остальных, клейма поставив на неразумные лбы, чтобы впредь думали.

— Вода пресная им будет теперь вволю — с каждого котла в день выпарить по семь ведер можно, а то и все десять, не меньше. Сотни ведер на гарнизон из пятисот человек достаточно — по два штофа на каждого. И этих самых штуковин еще пару десятков соорудить можно, тогда и животине хватит на питье, и будет чем огород поливать да деревья.

Чириков скривился, вспоминая, как читал княжеский приказ. И ведь не поспоришь, не выполнишь, так тебя самого, как ту злосчастную грушу в землю вкопают, да еще без головы.

— Ишь ты, каков князюшка — сад приказал в крепости разбить и деревья всякие посадить, чтобы было служивым, где отдыхать. Ладно, садовник нашелся, деревьев выкопали три десятка, и саженцы с ними без счета. Теперь они и кусты там приживутся, воды

в достатке будет, как и черного «горючего камня» — которого там пласт целый. Лучше все хорошо сделать — царь ведь обязательно крепостицу посетит, она его именем названа, а там сад чудесный. И спросит, кто такой разбил — а я и отвечу. Так, надо самому туда отплыть и делами заняться. А то присвоит Кушников мои заслуги, с него станется — а так я над ним начальник, раз фон дер Виден сикурс князю в Гурьевском городке собирает.

Чириков уселся за стол, и, взяв гусиное перо, стал выписывать ровные строчки, мучительно размышляя как решить прорву задач, связанных с экспедицией. Больных солдат много, их надо разместить и лечить хорошо, ибо четыре сотни пополнения высылать нужно, а где их брать неведомо, и кроме больных служивых под рукой никого нет. Ногайцы обещались прийти к августу пятью сотнями — целый полк, да казаков яицких будет столько же, но скорее меньше — малолюдны их городки, не Дон ведь.

— «Гулящих женок» где мне сыскать два полных десятка, чтоб в портомойне там трудились, — Чириков кхекнул, раздумывая над неожиданно появившейся проблемой.

Понятно, солдаты за год без женской ласки оголодали дюже. А раз там порт будет, и караваны от Хивы пойдут, то и посад появится, церковь нужна и кабак. Постоялый двор опять же, склады, дома для жителей. Где на все это бревна и доски набрать, а людишек найти?!

Комендант ведь только за гарнизон отвечает, за служивых, бастионы с казармами. А именно ему самому надлежит всеми другими делами заниматься — царь, если что, спуска не даст…

Глава 15

— Что же ты, тархан Доржи, уклоняешься от встречи со мною, в степи пытаешься скрыться? Стада твои откочевали далеко ли? И почему ты своих нукеров мне не прислал, и проводников?! Али умысел злой утаил, и решился мне перечить, оружие супротив поднять?!

Бекович говорил негромко, но понимал, что даже самые тихие его слова звучат для кайсацкого тархана погребальным колоколом. Данника Аюки-хана изловили казаки — он просто не успел откочевать в сторону, ведь теперь не изменник Манглай-Кашка вел армию, а Ходжа Нефес. Так что казах попался именно в тот момент, когда считал себя в безопасности.

— Что ты, коназ, я весь в твоей воле, только жара воспрепятствовала мне прийти с нукерами в твою армию…

— Или повеление Аюки-хана, прямо приказавшего тебе не оказывать мне помощь, — Бекович усмехнулся глядя на смертельно побледневшее лицо тархана. И решил надавить еще сильнее, чтобы этот мелкий племенной вождь осознал полностью, в какую смертельную ловушку он попал по чужой воле, оказавшись зажатым между жерновами.

— Аюка-хан данник великого «белого падишаха». Он, потерявший знамя, жен, печать, что захвачены ногайцами, может ненавидеть меня сколько угодно, что я не оказал ему помощь. Его право!