Кровавый Дунай

Усовский Александр Валерьевич

– Понимаем… Ест лодка. З моторем. Два дизел. Два сто конска сила. Обрнены. Два гуфометы. Але… – Тут старик смешался, почесал затылок и добавил, хитро улыбнувшись: – Але в тридесят девяты року му некто одстранил паливове черпадла. Насосы. Мадьяры хцел оправить, але не нашел нахрадне делы… Насосы немам…

Савушкин кивнул.

– Розумем. Але можно поглядать на ту лодку?

Старик кивнул.

– Моцт. Стои ту недалеко, в западакове.

Савушкин переспросил у капитана Стояна:

– В западакове – это где?

Иржи почесал затылок.

– Не

вем, як то руштина… Залив? Затока?

Савушкин кивнул, и, повернувшись к старому Томеку, произнёс:

– Тераз можно глянуть?

Томек пожал плечами.

– Пречо не? Подьме!

Через четверть часа они были на берегу Дуная. Затон, в котором стояли полузаброшенные суда, густо порос камышом, пирс, у которого стояли лодки, позеленел от старости – Савушкин с изрядной опаской двинулся по нему вслед за старым Томеком. Они прошли какой-то старый полузатопленный колёсный пароход, пару ветхих парусных лодок – и, наконец, подошли к заброшенной, но уверенно держащейся на плаву лодке – на носу которой Савушкин прочёл название. GIZELLA, значит… Звучит странно для русского уха – но не это главное. Главное другое – куда делись топливные насосы с двух её дизелей?

Глава третья

«Из-за острова на стрежень, на простор речной волны…»

– Днём! – Решительно бросил Савушкин. И уже мягче добавил: – Володя, ты бы видел этот пирс, который больше на деревенские мостки походит… По нему и днём-то с нашими мешками пройти будет трудновато, а ночью мы все винтовки, патроны и шинели перетопим, это как пить дать… Кстати, куда Томек подался?

– Иржи сказал – пошёл жаловаться соседям.

– На кого? – Изумился Савушкин.

– На нас. На венгерских сапёров. Которые в его саду хотят оборудовать позиции для зенитной батареи. Мост Елизаветы от нас в пятистах метрах…

– А жаловаться-то зачем?

Котёночкин улыбнулся.

– Старик мудр. «Блитца» в его саду все соседи увидят – если уже не увидели, газовал Костенко во всю ивановскую… Начнутся всякие домыслы, кто-то может и в комендатуру позвонить – мало ли что… Вот Томек и пошёл по соседям – де, что деется, военные совсем охренели, хотят абрикосы спилить, а с них самая ядрёная палинка получается… В общем, решил наш хозяин опасность упредить.

– Разумно. – Кивнул Савушкин. И добавил: – Нам тут день простоять да ночь продержаться, а на рассвете мы к Дунаю двинем, тут рядом. Грузовик придется бросить… Или спалить?

Котёночкин отрицательно покачал головой.

– Опасно. Лучше мы его просто бросим, сломав что-нибудь напоследок. Типа, мы его оставили из-за поломки.

Савушкин пожал плечами.

– Все равно будут вопросы у мадьярских жандармов… Ладно, дуй спать, вон, бойцы наши храпят уже во всю мощь своих лёгких… Я подежурю, потом кого-то на смену подыму…

Как

только лейтенант покинул уютную холостяцкую кухню – скрипнула входная дверь. Савушкин снял с предохранителя свой «парабеллум» – но это оказался хозяин дома. Иронично глянув на капитана, держащего руку под столом – старый Томек, улыбнувшись, произнёс:

– Не надо бояться. Свои!

Савушкин на мгновение остолбенел.

– Так вы говорите по-русски?

Старик пожал плечами.

– У нас тут почти все говорят по-русски. Почти все словаки в Комарно. Мы ведь все легионеры, до Чехословакии тут вообще славян не было. Масарик решил разбавить мадьярский элемент славянской кровью… – И Томек иронично улыбнулся.

– Так вы были чехословацким легионером?

Старик кивнул.

– Был. А до того служив в венгерской королевской армии. Кирай Хонведшег… Служил тёржёрмештер… по-русски это фельдфебель – в семьдесят третьей пехотной бригаде в Пожони, теперь Братислава. С десятого года… Потом война, фронт. Попал в плен в шестнадцатом году, под Луцком. Тогда вся наша армия эрцгерцога Иосифа Фердинанда оказалась у русских в плену. Потом Киев, русский язык, чехословацкий легион… Потом революция, Сибирь, бои с Красной армией…Пять лет в России! – Старик вздохнул: – Теперь понятно, почему я не хотел показывать, что понимаю по-русски?

– А Иржи знает?

Томек пожал плечами.

– А зачем? Он знает, что я был в Сибири, что в двадцать втором году вернулся, служил в пограничной страже… Его мать сюда позвал – мою сёстру… Ей муж загинул под Дубно. Сына не увидел…

Савушкин, едва заметно усмехнувшись, спросил:

– Насосы – это вы?

– Я. Это был мой катер, я на нём пятнадцать лет прослужил, до пенсиона. Когда началось всё это – крах Чехословакии, обмен территориями, венский арбитраж и всё такое – наши корабли стали бесхозяйственными.

– Бесхозными. – Поправил Савушкин.

– Да, бесхозными. Мы поставили «Гизеллу» в затон, сняли с неё радио, я со Штефаном, моим механиком, сняли насосы. Катер наш старый, четырнадцатый год вошел в строй; сначала на нём были моторы бензиновые, «Ганц-Моваг», а в тридцать втором году их сменили на американские дизельные моторы фирмы «Колер». Я знал, что ни мадьяры, ни немцы топливных насосов к этим моторам не найдут.

– А пулемёты? Я видел в боевой рубке…

– Есть пулемёты. Три «максима». Два в броневой рубке на оточных… шкворневых установках, один на корме на вертлюге – как противосамолётный.

– Зенитный.

– Да, зенитный. Но патронов нет – перед уходом из Комарно чешская армия всё забрала с собой. У мадьяр иной калибр, поэтому они их не сняли. Зачем пулемёты без патронов?…

Савушкин усмехнулся.

– Ну, с патронами заминки не будет – у нас с собой двенадцать тысяч винтовочных маузеровских патронов. Даст Бог, не пригодятся…А с топливом что?

Томек вздохнул.

– С топливом плохо. Нет топлива. У мадьяров есть, но… – И старик сделал движение пальцами правой руки, как будто пересчитывал купюры.