Кровавый глаз
Шрифт:
Так я стал Вороном.
Я смотрел на куски мяса, вращающиеся на вертелах над углями погасшего костра, но мысли мои были в другом месте. Мне стало ясно, что тепло, которое я чувствовал, порождено не огнем, а гордостью. Эти люди, воины, отважные путешественники и искатели приключений, приняли меня в свое братство. Их предводитель дал мне имя Ворон. Оно мне очень понравилось, хоть и испугало. Пусть ворон — птица Одина, но он также и стервятник, питается падалью на
Мясо оказалось таким же замечательным на вкус, как и на вид, хотя трапеза завершилась слишком быстро. Дождь прекратился. Наша одежда оставалась мокрой, но мы были довольны жизнью. Желудки полны, кровь бурлила новыми силами. Когда взошедшая луна посеребрила черную гладь моря, мы все еще сидели вокруг костров, разведенных заново, смеялись и распевали песни. Как всегда, голос молодого Эрика звучал сладким медом, приправой к грубому овсу остальных. Время от времени все умолкали, чтобы ничто не мешало насладиться мелодией, напеваемой им, которая то нежно дрожала, то накатывалась прибоем.
Похоже, Глум больше не злился на ярла. Они то и дело ударяли свои рога с элем один о другой, проливая хмельную жидкость на бороды и рубахи.
— Должно быть, эти грязные недоумки проглотили выдумку Ворона насчет того, что мы паломники Белого Христа! — сказал Ингульф, блеснув в свете костра щербатой улыбкой.
— Что ж, мне стыдно, — заплетающимся голосом промолвил Глум. — Долбаные паломники? Неужели эти сукины дети были слепы? Мой отец свалился бы из-за стола, за которым он распивает мед Одина, если бы услышал о том, что нас приняли за рабов Белого Христа.
— Наши с тобой отцы, Глум, наверняка еще много лет назад заставили вздрогнуть стены Валгаллы, когда вызвали Отца всех на состязание в питье, проиграли и рухнули на пол лицом вниз, — усмехнулся Сигурд, с силой ударив своим кубком о посудину Глума.
Ночь огласилась раскатами смеха, но мне никак не удавалось выбросить из головы всадника с отвислыми усами и его грозного спутника. Поэтому я решил оглядеться с утеса, возвышающегося над берегом и освещенного лунным сиянием.
— Если Брам заснул, то запали пьяной свинье бороду! — крикнул мне вдогонку Улаф, выхватил из костра пылающую головешку и замахал ею над головой.
Я улыбнулся, кивнул, отошел от костров, постоял какое-то время, давая глазам привыкнуть к темноте, затем начал подниматься, придерживая меч, висящий на поясе. Брам Медведь, сменивший на посту Торульфа, славился среди скандинавов любовью к крепкому меду, а также умением припрятывать любой хмельной напиток. Я взобрался на гребень, поросший травой, и увидел, что Брама будить не придется. Он стоял на колене, укрываясь круглым щитом.
— Спускайся вниз, парень, — проворчал норвежец, всматриваясь в темноту. — К нам пожаловали гости.
— Много? — спросил я, бросив взгляд на сигнальный рог, висящий у него на спине.
У меня в висках гулко застучала кровь. Брам пожал широченными плечами, повернулся налево и направо.
Он вгляделся в дубы и грабы, мерцающие в лунном свете на склонах холмов, потом пробормотал:
— Кое-кто из этих ублюдков подошел совсем близко. Ветер то и дело доносит до меня их зловоние.
Я оглянулся на берег, на пляшущее пламя костров, вокруг которых лежали скандинавы, не ведающие об опасности, и прошептал:
— Бежим вниз. Надо предупредить остальных.
— А можно встретить этих ублюдков так, чтобы они надолго нас запомнили, — криво усмехнулся Брам. — Задержать их, выиграть немного времени.
Воин смотрел прямо вперед, но я знал, что одним глазом он поглядывал на Валгаллу. Его меч с тихим лязгом покинул ножны.
— Пусть наши ребята услышат, как англичане визжат, словно свиньи.
— Не надо! Нам нужно бежать.
Я схватил Брама за плечо, он обернулся ко мне, стиснул челюсти.
— Хорошо, парень, мы побежим. На счет «три».
Я кивнул.
— Раз, два, три!
Я развернулся и побежал вниз по склону, поскальзываясь на мокрых камнях, перепрыгивая через валуны. Меч в ножнах колотил меня по бедру, плащ развевался за спиной подобно подбитому крылу птицы. Вдруг я понял, что бегу один. Брам остался наверху.
Необходимости кричать не было, ибо воины, сидящие на берегу, услышали стук камней и вскочили с земли, поднимая щиты и выхватывая мечи. Я спустился до самого низа, не удержался на ногах там, где каменистый склон неожиданно выровнялся, и с разбега растянулся на гальке.
— Что, Ворон? — Сигурд стоял, выпрямившись во весь рост, сжимая в одной руке пустой кубок, в другой меч, и всматривался в вершину холма.
— Они здесь, мой господин! — выдавил я, пытаясь отдышаться.
— Сколько? — спросил Сигурд, отшвырнув кубок.
— Слишком много, — ответил я, хватаясь за рукоятку меча.
Долгий протяжный звук скандинавского боевого рога бросил вызов шуму прибоя.
— Брам! — пробормотал я, глядя на гребень, посеребренный луной.
— Строим стену из щитов! — крикнул Сигурд. — Перед кораблями!
Но воины уже и так пришли в движение, образуя стену из плоти и железа.
— Загасить костры! — напомнил Улаф. — Или вы хотите показать англичанам, куда им пускать свои проклятые стрелы?
Сигурд, Бьярни и Бьорн покинули строй и стали ногами расшвыривать горящие палки, поднимая в ночное небо дождь трещащих искр. Головешки продолжали тлеть. Они укутывали нас оранжевым заревом, которое могло стать смертельно опасным, когда англичане подойдут на расстояние выстрела из лука.