Кровавый глаз
Шрифт:
— Кто нас здесь увидит, кузен? Зайцы и барсуки? — Торгильс обвел рукой окрестные холмы, заросшие лесом, и презрительно усмехнулся. — В кои-то веки мне хочется выспаться под крышей. — Он поморщился, сплел руки за спиной и потянулся. — У меня ноет все тело.
— А я сейчас предпочту хороший сон смазливой молоденькой шлюшке, — хмуро проворчал Глум. — Ты видел того жирного долбаного ворона, Торлейк. — Он изогнул брови. — Старый Асгот сказал бы, что это добрый знак. Я говорю то же самое.
Торгильс кивнул, положил руку на плечо Торлейку и заявил:
— Один благоволит дерзким. Он с нами, кузен. Его радует то, что мы скоро возвратимся в родные края с английским серебром и прославим его, Торлейк. — Он оглянулся на Глума, гордо стиснувшего рукоятку меча. — Как это должен был бы сделать Сигурд.
Торлейк снял со спины круглый щит и взял его в руку, готовый отразить удар. Мы стали подниматься по неглубокой расселине, не тронутой лучами солнца, к хижине, которая должна была стать нашим укрытием на эту ночь. О валлийцах никто не вспомнил.
Торлейк вышел из хижины по малой нужде, тут же ворвался обратно и навалился на старую дверь.
— Глум, там люди! — прошептал он. — Или волки.
При слабом огоньке сального светильника я увидел страх, вспыхнувший в глазах Глума. Он решил, что Сигурд нашел нас.
— Что ты там увидел, кузен? — прорычал изменник, поднялся и взял свой круглый щит, прислоненный к стене хижины.
Легкий ветерок со свистом врывался в щели между досками, откуда вывалилась растрескавшаяся замазка. Кинетрит зябко поежилась и передвинулась ближе к Веохстану.
— Там темно, как в заднице сарацина. Я ничего не увидел дальше своего члена, — сказал Торлейк, нахлобучивая шлем. — Но они там, это точно. Им известно, что мы здесь. Видит Тир, я едва не помочился на одного из них.
Он расправил широченные плечи и схватил копье.
— Ненавижу эту землю! — пробормотал Глум, тоже хватаясь за копье.
Через считаные мгновения трое норвежцев были вооружены и готовы к бою. В кольчугах и шлемах, с копьями и круглыми щитами с железными накладками, покрытыми вмятинами и зазубринами, они были похожи на угрюмых богов войны.
— Глум, дай нам оружие, — сказал я, поднимаясь на ноги и протягивая стянутые веревкой запястья. — Мы будем сражаться вместе с вами.
Глум устремил на меня взгляд черных глаз, и мне показалось, что он собрался меня убить. Но кормчий «Лосиного фьорда» разрезал путы и протянул мне копье. Этот предатель оставался скандинавским воином и потому не мог отказать мне в месте в Валгалле, где я пил бы мед среди тех, кто пал в битве.
Я оглянулся на англичанина Веохстана.
— Только ты, Ворон, — сказал Глум, повернулся ко мне спиной и направился к двери.
В этот момент я мог бы убить изменника, пронзить его же собственным копьем. Но я тоже был скандинавом. Мой бог наблюдал за мной.
Глум пинком распахнул дверь настежь. Мы вчетвером вышли в темноту. Там ничего не было. Ни звуков, ни силуэтов, движущихся подобно духам, лишь заросли дрока, отражающие скудный свет, ласкающий землю в эту ночь.
Торгильс рассмеялся, повернулся к Торлейку и воскликнул:
— Ты испугался собственного члена, здоровенный ублюдок!
Тотчас же раздался глухой стук. Торгильс крякнул и пошатнулся. В его груди торчала стрела. Мне показалось, что вереск внезапно вскочил и с криками набросился на нас, но чавкающий удар меча Глума, нашедшего цель, сообщил нам, что наши враги состояли из плоти и крови. Их можно было убивать. Торлейк и Торгильс метнули копья, вскинули щиты и принялись размахивать длинными мечами, встречая каждый удачный удар торжествующими криками.
Жажда битвы опьянила меня. Я ринулся вперед с копьем наперевес и вонзил его в чье-то плечо. Мои глаза быстро привыкли к темноте. Я увидел негодяев такими, какими они были. На нас наседали жилистые воины с перепачканными грязью лицами, грубыми мечами и маленькими черными щитами. Двое навалились на Торлейка. Они рычали как собаки, раздирали его когтями и железом. Глум разрубил врага от плеча до бедра, взревел, но его меч застрял в теле, и двое воинов с черными от грязи лицами пронзили его копьями. Глум закричал от боли. Я развернулся, бросился в хижину, где в темном углу ждали конца связанные Веохстан и Кинетрит, и перерезал веревки наконечником копья.
— Бегите! — крикнул я и обернулся к воину с черным щитом, с рычанием ворвавшемуся в дверь.
Я издал громкий вопль, насквозь пробил копьем щит, погрузил наконечник в грудь и повернул его, перед тем как выдернуть. Я выскочил на улицу и увидел, как на Торгильса обрушился град стрел. Они с глухим стуком отскакивали от его шлема и щита. Торгильс ревел и убивал. Веохстан выхватил меч из руки погибшего Глума, ткнул им врага в лицо и тотчас же отбил удар копья. Торлейк упал, на последнем выдохе призывая Одина. Пронзительно вскрикнула Кинетрит. Этот звук вспорол ночь острым ножом, и вдруг, словно по волшебству, черные щиты исчезли. Я упал на колени, жадно глотая воздух. Веохстан громко взревел, проклиная своего Иисуса и всех святых.
Черные щиты пропали. Вместе с ними исчезла и Кинетрит.
— Валлийские ублюдки! — воскликнул Веохстан и плюнул на труп.
Он расстегнул на мертвом Торгильсе пояс и стащил кольчугу с его израненного тела. Сквозь прореху в облаках звезды отбрасывали серебристый свет на девятерых убитых валлийцев, валяющихся вокруг изуродованных трупов Глума, Торгильса и Торлейка. Мы с Веохстаном молча забрали у убитых кольчуги, шлемы и оружие, в том числе два валлийских дротика, а также тяжелые скандинавские копья. Затем, в доспехах, скользких от остывающей крови, мы повернулись лицом друг к другу. Прореха в облаках затянулась, звезды скрылись, земля погрузилась во мрак.
— Иди сюда, норвежец, — бросил Веохстан, расставляя ноги пошире и поднимая круглый щит. — Мы с тобой еще не закончили.
— Ты хочешь умереть сейчас или после того, как мы отобьем Кинетрит у этих валлийских подонков? — спросил я.
Веохстан уже угрожающе надвигался на меня, но, услышав эти слова, остановился.
— Ты собираешься отправиться следом за ней? — спросил он.
Даже в темноте я разглядел у него в глазах недоверие, даже ненависть, медленно опустил щит и сказал: