Кровавый глаз
Шрифт:
— Я думал, что этот бык хотел с тобой поразвлечься, — сказал я, чувствуя, как от прихлынувшей крови загорелось мое лицо. — Я ему не верю. Он негодяй.
Кинетрит прыснула и хвастливо заявила:
— Старина Маугер знает меня с раннего детства. Мой отец послал его вместе с ярлом Сигурдом, чтобы вернуть меня в Уэссекс. Вероятно, он решил, что спасать договор уже слишком поздно. Тут не поможет даже миротворица. Мой отец не дурак. Он без колебаний использовал бы меня в своих целях, но только в том случае, если бы это ему что-нибудь дало. Сейчас, похоже, отец усомнился в результате.
Кинетрит двинулась дальше, я последовал за ней и спросил:
— Значит, твой отец послал Сигурда за книгой, а своего телохранителя — за тобой?
— Да, — подтвердила девушка. — Но ты сделал за Маугера его дело, схватив меня в церкви. Так что ему оставалось только следить за тем, чтобы грязные язычники не распускали свои лапы.
Она говорила таким тоном, словно эта задача была вполне по силам уэссекскому воину. Мне захотелось узнать, как бы поступил Маугер, если бы Свейну, Браму или Флоки Черному вздумалось поразвлечься с девушкой.
— Что ж, со своей задачей он не справился, — раздраженно заметил я. — Где был этот здоровяк, когда Глум со своими кусками дерьма напал на тебя среди ночи?
Кинетрит нахмурилась, и я сообразил, что она тоже не понимала, почему Маугер не проснулся и не пришел к ней на выручку.
— Не могу поверить, что он убит, — помолчав, сказала Кинетрит. — Это просто невозможно. Мы с ним никогда не были близки. — Она решительно тряхнула головой. — Отец говорит, что Маугер — злобный тип. Свой меч он любит больше, чем какую-либо живую душу на всем белом свете. Ворон, разве может человек испытывать такие чувства к куску железа? — спросила она.
Моя рука непроизвольно потянулась к рукоятке меча. Это движение само по себе уже стало убедительным ответом.
Кинетрит поморщилась и сказала:
— Так или иначе, полагаю, в ту ночь в угольных копях Маугер отправил на тот свет изрядное количество мерсийцев. Отцу будет его очень не хватать.
Я вспомнил тошноту, поднявшуюся у меня в желудке при виде вооруженных всадников, крадущихся к лагерю Сигурда.
— Маугер был величайшим воином во всем Уэссексе, — чуть ли не с гордостью добавила Кинетрит.
Моя голова шла кругом. Я пытался разобраться в услышанном, но один момент никак не увязывался со всем остальным. Так нож не желает входить в чужие ножны.
— Веохстан был твоим возлюбленным? — с укором спросил я. — Ты изменяла своему жениху даже накануне свадьбы? Я видел, как вы шли к церкви, держа друг друга за руки.
Тут Кинетрит горько усмехнулась. Ее глаза цвета плюща наполнились слезами, и девушка вытерла их рукавом.
— Веохстан был моим опекуном. По крайней мере, формально. На самом деле он должен был оставаться заложником у короля Кенвульфа, стать гарантией того, что мой отец не нападет на Мерсию.
— Значит, Веохстан не был твоим возлюбленным? — спросил я.
— Он мой родной брат.
Глава четырнадцатая
Мы добрались до западного берега реки Северн и нашли там лодочника, которому помогал его простоватый сын. Этот человек предложил переправить нас на противоположный берег в самом узком месте в своей старой дырявой лодке, но не очень обрадовался, услышав, что у нас нет денег. Он усомнился в том, что Кинетрит — дочь уэссекского олдермена Эльдреда. Я показал ему свой меч, и старик поверил в то, что он острый.
Вскоре мы уже были в Уэссексе и зашли в деревушку. Крестьяне узнали Кинетрит, угостили нас хлебом, сыром и копченой ветчиной. Женщины суетились вокруг моей спутницы, потрясенные ее оборванным видом. На меня они косились с опаской. Я не винил их в этом, потому что был со щитом, в боевых доспехах, еще не отмытых от крови. Я привык к тому, что на меня таращатся. Мой кровавый глаз всегда внушал ужас. Наверное, со временем я стал получать наслаждение от этого.
Говорят, заставить человека уважать тебя гораздо труднее, чем вселить в него страх. Это неправда. Страх — это то, от чего у врага стынет сердце, а его меч застревает в ножнах. Страх заставляет человека сражаться вместе с тобой, хотя в ином случае он обратил бы оружие против тебя. Уважение похоже на кубок, украшенный драгоценными камнями, или на обложку молитвенника, инкрустированную перламутром. Без такой роскоши запросто можно обойтись, поэтому я ничего не имел против того, что окружающие меня боятся.
Не успели мы отойти от деревни, как на широком лугу, заросшем болотными ноготками, нас нагнал отряд всадников. Щиты висели за спинами воинов, копья небрежно лежали поперек седла. Когда до нас оставалось шагов сто, один всадник поднял руку, и отряд рассыпался полумесяцем, который в случае чего по команде предводителя мог бы превратиться в кольцо смерти.
— Леди Кинетрит? — спросил всадник, осаживая вороного жеребца, нетерпеливо трясущего головой. — Это вы?
Кинетрит вымыла лицо, но ее платье было разодрано. Норвежцы отобрали у нее красивую заколку, а валлийцы — плащ. Пожилая крестьянка расчесала ей волосы, но они по-прежнему оставались грязно-желтыми вместо ярко-золотистых.
— Разумеется, это я, Бургред! — строго ответила Кинетрит, погладила морду жеребца, и тот сразу же успокоился. — Долго ты собираешься сидеть и таращиться на меня выпученными глазами на манер курицы? Дай мне коня. Мои туфли протерлись до дыр.
— Слушаюсь, миледи! — недовольно проворчал Бургред, судя по всему раздраженный тем, что его жеребец доверчиво тыкался мордой в ладонь Кинетрит.
Он приказал одному из своих людей отдать коня.
— Ради всего святого, а мой спутник пойдет пешком? — спросила Кинетрит, указывая на меня. — Он очень устал, убивая валлийцев.
Уэссекские воины подозрительно оглядели меня: налитый кровью глаз, вороново крыло в волосах. Затем один из них нехотя спешился и протянул мне поводья. Я возвратился верхом туда, где несколько недель тому назад умирали норвежцы, где мне довелось побывать вместе с волчьей стаей Сигурда, где кладом серебряных монет осталось наше будущее, — в ратушу олдермена Эльдреда. Я возвратился вместе с его дочерью Кинетрит и священной книгой, переписанной святым Иеронимом.