Кровавый план египтянина
Шрифт:
– В Грозном составлен танковый гранатомет, – сообщил араб. – Первого сентября он должен ударить по школе. Тайник находится недалеко.
Горец покосился на Басаева и, играя желваками, отошел в сторону.
– Требуется один человек, – продолжал араб. – Уйти будет невозможно, так что рисковать людьми ни к чему. Справится один. Шахидок попробуем переправить в центр России. Как они? – посмотрел он на евшего шашлык Сулеймана.
– Две готовы, – пережевывая, отозвался тот.
– Надо переправить их в Россию, – повторил свое требование араб.
– Сейчас это сделать трудно, – вздохнул Басаев. – Если получится, подключим людей из Ингушетии. В России у нас есть свои люди, но на такое они никогда не пойдут. А если пугать разоблачением, мы сделаем хуже себе. Они предпочтут тюрьму.
– Но оставить День Москвы без подарка, – усмехнулся араб, – мы не имеем права.
– Готова ты предстать перед Аллахом? – тихо спросил Учитель стоявшую перед ним Хаву.
– Да. Я готова освободить душу и предстать перед нашим великим Аллахом и занять место в раю. Я готова, – заверила она.
– Все-таки будут стрелять по школе, – процедил Горец. – Это не борьба с неверными, а убийство наших детей. – Он вздохнул. – Неужели Шамиль пойдет на это?
– Хутеева взяли в чеченскую милицию, – сообщил подошедший боевик. – Выходит, амнистия – не просто попытка выманить нас…
– Ты кому это говоришь? – ожег его взглядом Горец.
Раздался одиночный автоматный выстрел. Боевик упал. Из пробитого пулей лба текла кровь. На площадку выскочили вооруженные боевики.
– Он болтал про Хутеева, – сказал Горец, – и что амнистия…
– Надо было привязать к столбу, – зло процедил Сулейман, – и закидать камнями. Сейчас сдались уже сто семьдесят семь человек и сто сорок одного гяуры отпустили домой. Около двадцати поступили в милицию. Артур Ахмадов, тоже бывший человек Масхадова, поддерживает связь с желающими сдаться боевиками. Мы пробовали заманить его, но он не клюнул, знает наши повадки.
– Бросьте это дерьмо в ущелье, – кивнул на труп боевика подошедший Масхадов. – Пусть будет кормом шакалам и воронам.
– Слушай, Кабан, – набивая рожок патронами, сказал Зюзин, – может, воспользуемся моментом и свинтим? Что-то мне в последнее время здесь не климатит. Чеченцы косятся. Если узнают, что это мы девок трахаем, точно кастрируют, а потом и бошки поотрезают.
– Куда мы уйдем? – вяло возразил Кабанов. – Тут хоть как-то живем, а если попадем к федералам, бэтээрами пополам разорвут. С такими, как мы, они не церемонятся. К тому же Сулейман говорил, что уже скоро…
– Ты ему поверил? – насмешливо спросил Зюзин. – Кто нас отпустит? А если и дадут уйти, то вместо наживки впереди пойдем. Чеченцы знают, что живым нам даваться никак нельзя. Уж лучше пулю поймать или на мине подорваться, чем в руки солдат попасть.
– А мне все равно, – зевнул лежавший на спине Власов. – Надоело все к едрене фене. Я себя в последнее время презирать стал. Да и вас тоже. Хуже собак бездомных. Те сбиваются в стаи и живут своей жизнью. А мы… – Он опять зевнул.
– Ты это Сулейману скажи, – усмехнулся здоровяк, – или Хабибу. Они тебя быстро в чувство приведут.
– Если только кто-то что-то скажет, – услышали все спокойный голос Власова, – взорву к едрене маме. Я не про вас, – криво улыбнулся он. – Вы и так скоро сдохнете. Для нас сейчас жизнь хуже смерти. И здесь никто, и туда нельзя. Правильно мне дед говорил: самый тяжкий из грехов – предательство. Лучше убить, чем предать. Потому что вдвойне к тебе вернется… – Выдохнув, он перевернулся на другой бок.
– Ну что ж, можно переправить, – сказал невысокий мужчина с усами. – Но только одну. Передадите фотографию, сделают документы. Пояс отправим раньше. В Москве, хвала Аллаху, есть наши люди.
– Ни разу в СВ не ездил, – вздохнул Иван.
– Чай будете? – заглянув в отодвинутую дверь, улыбнулась миловидная проводница.
– Да, – кивнул Иван, – по два стакана. Слушайте, девушка, – остановил он повернувшуюся, чтобы выйти, проводницу, – а в составе вагон-ресторан есть?
– Конечно, – ответила она. – Через два вагона от нашего.
– А вы с нами не отметите возвращение в Россию? – подойдя ближе, спросил Иван. – Все-таки в женской компании веселее, чем вдвоем. И вашу напарницу пригласим. Возьмем шампанское, фрукты, посидим немного. Пожалуйста…
– Хорошо, – лукаво улыбаясь, согласилась она. – После Мичуринска. Но не более чем на полчаса.
– Зачем тебе это? – поморщился Валерий. – Будут болтать, что-то спрашивать, придется врать. А это уже порядком надоело. Если думаешь переспать с ними, бесполезно. Они не москвички, и для них время отдыха на пути в Москву свято.
– Да мне этого от них и не надо, – вздохнул Иван. – Просто давненько уж не пил в обществе русских женщин. Только поэтому и пригласил. Все-таки последняя вечеринка с женщинами.
– Расслабила тебя родина, – улыбнулся Валерий.
– Нет. Просто знаю, на что иду, так что об этом даже не думай. Я готов на подвиг! – Крылов подмигнул Валерию.
– Не забудь уточнить, как узнает мир твое имя.
– За это будь спокоен, – засмеялся Иван. – Без гарантии ни на что не пойду. А эти паспорта нам до конца жизни дали? – Он похлопал по внутреннему карману пиджака.
– Не думаю. В Москве другие дадут.
– А из тебя вышел бы отличный разведчик, – сказал Иван. – Так что наше великое государство зря…
– Не надо об этом, – резко перебил его Валерий.
– Лады, – согласился Иван.
– Ну вот и он, – кивнул на троих идущих к такси летчиков крепкий парень.
– Точно, – посмотрев на фотографию, согласился сидевший на заднем сиденье Абу. – Действительно семьянин, – улыбнулся он. – Все в нем говорит о том, что человек не думает ни о чем, кроме детей. Интернет все-таки великое достижение человечества, – засмеялся он. – Поехали! – Абу убрал фотографию Павла в карман. Сидевший за рулем Туркин тронул «ауди». – К восьми нужно быть на Павелецком, – сказал ему Абу.