Кровные братья
Шрифт:
— Что-о?! Да пош-шел ты!..
Девочка из интеллигентной и обеспеченной семьи вполне успешно владела ненормативной лексикой русского языка. И последовавшая тирада была превосходным образцом страсти, изобретательности и виртуозности в обращении с этой лексикой.
Так закончился в ее жизни Игорь Васильевич Жариков.
Следствие по делу Леонарда Витольдовича Тимашевского и сопричастной ему преступной группировки длилось больше двух лет. Давным-давно почил в бозе принципиальный генеральный секретарь, успешно последовал за ним его незадачливый преемник, который также быстро предпочел нашей суетной и суматошной земной юдоли вечный, обеспеченный на первых порах невероятным почтением и уважением неземной покой, а маховик раскрученного в былые времена процесса — как бы он ни скрипел и ни ржавел на ходу — полностью остановить не было никакой возможности. Что ж, восемь лет, с учетом двух потраченных на следствие, с учетом примерно-благонамеренного поведения и искреннего раскаяния осужденного, уменьшенные на подвалившую к подобного рода заключенным амнистию, превратились в итоге в трехлетнюю отсидку. А это, вспоминая первоначальный размах обвинительных статей, было полной ерундой.
Разумеется, ни в какие государственные торговые структуры Леонард Витольдович после освобождения не пошел. И дело было даже не в том, что для него существовал формальный запрет на работу в торговой сфере — при большом желании и нажатии на соответствующие рычаги этот вопрос нетрудно было решить, просто новая ситуация в стране предполагала поиск иных, оригинальных решений. Мобилизовав все свои сохранившиеся средства, Тимашевский вместе с женой откупили небольшое, зачуханное кафе и в считаные месяцы превратили его в весьма привлекательное для клиентов, а вместе с тем и в весьма доходное для них самих место «индивидуальной трудовой деятельности».
Из своего текстильного института Дина все-таки ушла. И вновь на высоте оказался Ростислав Львович. Прислушавшись к его настойчивым советам, Дина не обрубила резко все концы, к чему в период следствия по папиному делу была очень склонна, а спокойно «дотянула» третий курс, сдала все полагавшиеся экзамены и оформила — по семейным обстоятельствам — академический отпуск, из которого, впрочем, в родной институт так уже никогда и не вернулась.
Сфера бывшего еще не так давно чисто подпольным и криминальным бизнеса вокруг искусства буквально на глазах начинала обретать черты солидности и даже респектабельности. Излишне говорить о том, что легальность этой деятельности касалась лишь поверхностных, внешних проявлений. Истинные дела по-прежнему творились в глубокой тени, в узком кругу доверенных лиц, и именно эти-то дела и приносили настоящие серьезные доходы.
Дина Тимашевская была далеко не последней фигурой в этом бизнесе. Этому способствовали многие ее качества. Прежде всего, в отличие от многих примитивных деляг, Дина действительно была человеком образованным и в искусстве таки разбиралась. (Почувствовав через несколько лет после ухода из института, что для лидирования в избранной ею области диплом о высшем образовании совсем не будет лишним, Дина поднапряглась и защитилась в университете как искусствовед — специалист по русской живописи девятнадцатого века.) Плюс к знаниям молодая женщина оказалась отличным организатором, умело подыскивающим необходимых людей: художников, реставраторов, контрабандистов, галерейщиков, экспертов, а главное, продажных чиновников, прикрывающих ее дерзкие сделки и авантюры. Дина была смела, упорна, беспринципна, а главное — чертовски везуча!
Впервые удача изменила ей в деле с этим идиотским шведским журналистом Свеном Вибергом. По заказу ее давнего клиента, известного парижского антиквара Жореса Монтегю, Дина раздобыла для него совершенно уникальный гарнитур девятнадцатого века: усыпанные мелкими бриллиантами колье, серьги, браслет и кольцо, оправленные в черненое серебро. Виберг, в расчете на его журналистский паспорт и перестроечную лояльность к представителям зарубежной прессы, должен был переправить груз через кордон. Так мало того что этот дешевый журналюга, недоделанно-недоно-шенный викинг, засыпался с посылкой на границе, так он еще — трус поганый, а уж платили ему по высшему разряду — начал болтать всякое лишнее и несусветное: откуда, почему, как, кто передал. Всплыло имя Тимашевской. Последовали вызовы в прокуратуру, намечалось следствие. Попытка контрабанды уникального художественного произведения — дело нешуточное, даже во времена всеобщего воровства и растаскивания по личным закромам всего исторического и материального достояния страны. Дело пахло серьезными проблемами.
И все-таки не все ночные телефонные звонки бывают непременно ошарашивающими! Изредка, сугубо в порядке исключения, случаются и обнадеживающие.
— Диночка Леонардовна? Рад слышать ваш изумительный голос! Вишневский беспокоит, Ростислав Львович.
— Ростик, дорогой! Это действительно был сюрприз. Дело в том, что несколько лет назад Ростислав Львович бесследно исчез с московских горизонтов. Ходили слухи, что из органов его уволили, а куда он после этого делся, никто не знал. (Кстати, рассталась «контора» и с «кристально-чистым» чекистом, бывшим «суженым» Дины Тимашевской, господином Жариковым. Ну про этого-то было известно, что расставание органов со своим верным слугой прошло для последнего совсем не безболезненно. Ходили слухи о каких-то вскрывшихся мошеннических операциях Жарикова в недрах родного ведомства, о каких-то должностных нарушениях, граничащих чуть ли не с преступлениями. Поговаривали даже о том, что бывшего капитана Жарикова судили и в итоге впаяли немалый срок. Впрочем, его судьба нисколько не интересовала Дину Леонардовну, а если и всплывал в памяти образ труса и мерзавца Игореши, то любые россказни о его злоключениях вызывали лишь неприязненную, мстительную радость.)
— Вы не представляете, как я рада вас слышать!
— Очень даже представляю, потому испытываю совершенно аналогичные чувства!
— Но где вы? Что с вами? И где вы пропадали столько лет?
— Я в Москве. И теперь, надеюсь, уже окончательно. Что же касается моего отсутствия… Ну вы же понимаете, Динуля, в нашей жизни и работе не все можно раскрывать даже ближайшим друзьям.
«Черт возьми, уж не сидел ли и он?»
— Я догадываюсь, какие мысли начали роиться в вашей светлой головке. Спешу успокоить: это неверное предположение. Скажем так: я много разъезжал, выполняя различные ответственные задания и поручения. Заглядывал и в Москву. Но, так сказать, инкогнито. Однако теперь все это уже в прошлом. Начинается новая полоса жизни, и я искренне надеюсь, что наша старая дружба и сотрудничество в этих новых условиях будут успешно продолжены.
— Ну о чем вы говорите, Ростислав Львович!
— Кстати говоря, времени зря я не терял и, пока суд да дело, успел получить диплом. Искусствоведа, между прочим. Так что мы с вами теперь еще и дипломированные коллеги. Не нам ли и карты в руки?
— Вы меня потрясаете, Ростислав Львович!
— Ну, разумеется, на столичные студенческие аудитории я не претендовал и мой провинциальный диплом конечно же не так весом, как ваш, и тем не менее…
— Когда мы встретимся, Ростислав Львович?
— Завтра. Насколько я понимаю, ваши нынешние обстоятельства делают именно вас заинтересованной в как можно более скорой встрече.
— Вы и об этом уже все знаете?
— Динонька, старый мудрый дядя Ростик знает все. И кстати, если не возражаете, давно уже пора нам с вами выпить на брудершафт? Чем не причина для немедленной встречи?
— Конечно.
— Вот так и запишем. А пока что отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.
Встреча прошла, как говорится, в невероятно теплой и сердечной обстановке. Дина, вопреки своим жестким правилам, даже позволила себе в середине дня бокал вина. Вишневский же с видимым удовольствием тянул и тянул темно-красное «бордо», о сорте которого и о годе его производства он предварительно обстоятельно советовался с официантом. Брудершафтское целование с Ростиславом Львовичем, зная его наклонности, вызвало страстное желание побыстрее вытереться и заново надушиться. Но Дина — волевые качества были все-таки очень сильной стороной этой женщины — сдержалась, спокойно выдержав иронично-прищуренный взгляд Вишневского. Забегая вперед, надо сказать, что переход на «ты» у них получился какой-то частичный, как это часто бывает у давно знакомых людей, привыкших за долгие годы к общению по имени-отчеству. Вот разве что в минуты умиления умом и изобретательностью партнера оба любили сладостно потянуть: «Динуля», «Ростинька», да в обстоятельствах прямо прямоположных, обзывая друг друга всяческими «избранными» наименованиями, обычно придерживались демократического «ты».
— К делу. Обстоятельства и все подробности твоих неприятностей мне известны. Есть надежные друзья, которые в состоянии все чисто и аккуратно закрыть, закрыть так, что нигде, ни в каких протоколах и записях не останется никаких следов.
— Сколько?
— Вопрос по существу. Друзья мои, к сожалению, не альтруисты, а работа предстоит серьезная, и задействовано в ней немало фигур, поэтому…
От суммы, названной Вишневским, Дина даже вздрогнула.
— Да-да, Диночка, да, я понимаю, что это грабеж. Но… Есть ли у тебя альтернативные варианты?