Кровные братья
Шрифт:
И здесь на горизонте появился Игорь Жариков.
Собственно, строго следуя хронологическому ходу событий, первым ее внимание привлек Ростислав Вишневский; всегда изысканно-элегантный, деликатный, с подчеркнутой и изощренной галантностью, с живой речью и изящным остроумием. Они познакомились на какой-то полуискусствоведческой встрече. И Дина была изрядно удивлена и даже озадачена тем, что ее достаточно ясно обозначенная готовность без излишних преамбул перейти к более тесным контактам встретила какое-то как бы непонимание. Излишняя целомудренность? Непохоже, не тот типаж. Нетрадиционная, как стало модно говорить, сексуальная ориентация? Тоже маловероятно. Никакой «голубизны» в Вишневском Диночка вроде бы не обнаружила, а
Вскоре случай вновь свел Дину с Вишневским, который был на этот раз в компании со своим приятелем, Игорем Жариковым. И с первого взгляда, который бросил на нее раскованный, разбитной и даже, пожалуй, шпанисто-хулиганистый Игореша, Тимашевская поняла, что глаз он положил на нее по-серьезному, что переть он будет, как танк, и что отвертеться от его натиска будет не так-то просто. А впрочем, надо ли?
— Диночка, ты совершенно напрасно расточаешь масленые улыбки нашему замечательному Ростику. Парнишка он, конечно, достойный, толковый, образованный. Но вот только по части симпатий к вашему полу у него как-то не сложилось. Бывает. Я ведь ничего не исказил, Ростислав?
— Ты, Гаричка, как всегда, груб, прямолинеен и примитивен. Мое отношение к прекрасному полу — это не симпатии. Это — восторг, восхищение, обожание. Это, если хочешь знать, преклонение перед истинной, неповторимой и нетленной красотой, высшим художественным достижением, которое только существует в мире.
— И тем не менее в своей спальне ты предпочитаешь смазливеньких мальчуганов.
— Есть вещи, которые не подлежат столь низменному и пошлому обсуждению.
— Болтун и демагог!
В тот же вечер Жариков затащил Дину на какую-то квартиру. (В дальнейшем эти квартиры постоянно менялись, казалось, что у Игорёши в кармане какая-то неиссякающая связка ключей от массы квартир в различных районах Москвы.) Разумеется, ни о каком сопротивлении или противодействии и речи не могло идти. Да Дина, собственно, и не пыталась создать хотя бы иллюзию недовольства. Напротив, бешеный и откровенный натиск Жарикова вызвал соответствующую возбуждающую реакцию. Неприкрытое и не завуалированное никакими деликатными недомолвками откровенное вожделение настырного самца даже внесло в их первый контакт определенный пикантный привкус. (В дальнейшем Тимашевская выяснила для себя, что подобная наглость и настырная, прямолинейная грубость чрезвычайно соответствуют ее сексуальным пристрастиям; любовники, наделенные этими качествами, задерживались дольше других и бывали несравненно желаннее культурных, вежливых и воспитанных конкурентов.)
Чем по-настоящему занимался Жариков, вкупе со своим приятелем Вишневским, понять было трудно. Оба крутились при искусстве, при картинах, иконах, антиквариате, оба на вопросы об их основной сфере деятельности отвечали туманно и уклончиво, не забывая, правда, помянуть, что они — люди, пользующиеся определенным весом и располагающие определенной властью. Что могло стоять за подобными намеками? Разумеется, служба в соответствующих инстанциях. Через несколько недель их знакомства Жариков и действительно признал, что они с Вишневским в звании капитанов служат в небезызвестных органах. Но от более обстоятельных рассказов об их служебной деятельности упорно уклонялся и в конце концов сумел поставить дело так, что Дине и в голову больше не приходило расспрашивать своего кавалера о подробностях его службы. Во всяком случае, несмотря на грубоватость, жесткость и манеры весьма сомнительного свойства, Жариков был человеком щедрым, размашистым, без раздумий и сожалений тратил огромные суммы — в том числе и на многочисленные подарки Тимашевской, — которые, совершенно очевидно, особо обременительными для него не были. Это Дине, безусловно, нравилось (а кому не понравится?). Потрясающей совместимостью отличалась и интимная сфера их отношений. Ни нежным, ни ласковым любовником Игорёша, разумеется, не был. Да Дина в этом особенно и не нуждалась. А вот дикая, первобытная страстность Жарикова, его совершенно неуемная потенция с успехом компенсировали все недостатки необузданного характера и дворового воспитания.
Время шло. Связь, рисовавшаяся поначалу чем-то случайным и мимолетным — как и многие другие, — тянулась и тянулась и как-то естественно стала перерастать в устойчивую и прочную привязанность. И поэтому для Дины не стало чем-то полностью неожиданным, когда после очередной бурной ночи Жариков буркнул то ли утвердительно, то ли вопросительно: «Динка, а что, если нам пожениться?»
Некоторая пауза все-таки возникла. Что ни говори, а прозвучавшее вот так вот вдруг Игорёшино заявление было достаточно внезапным. Но уже через какие-то доли секунды Тимашевская, окинув своего партнера совсем иным, испытывающим взглядом, как бы примеривая его к соответствию новой предлагаемой роли, процедила сквозь зубы свое излюбленное: «А почему бы и нет?»
Диночкино решение вызвало в семье неоднозначное отношение.
Елена Владимировна была в шоке. Ее любимая дочурка, которую она мечтала видеть супругой министра, дипломата, а еще лучше — представителя какой-нибудь старой аристократический фамилии, естественно, зарубежного происхождения, — вдруг выходит замуж за какого-то полустукача-полусолдафона, да еще и весьма невысокого служебного чина. Слезы, истерики, заламывания рук — все как положено.
Леонард Витольдович был куда более сдержан. В семейных связях с сотрудником могущественных органов просматривались и безусловно положительные моменты. К тому же, насколько ему представлялось, карьерный рост в этих самых органах происходил довольно быстро, так что путь от капитана до полковника мог быть весьма недлинным.
Материальная сторона не очень интересовала Леонарда Витольдовича. На счета Дины Ленардовны уже были переведены достаточные средства: еще и детям ее останется.
По случаю на Диночкино имя была приобретена хорошая кооперативная квартира, правда, далековато, в самом хвосте Волгоградского проспекта, почему Дина и предпочитала обитать в родительской четырехкомнатной громадине на улице Алабяна, лишь изредка заглядывая в свое собственное жилище. Но отдаленность — не проблема. Было бы с чего начинать, а там путем обменов, доплат, использования существующих связей можно очень легко перебраться хоть на Красную площадь. Разумеется, Леонард Витольдович намеревался еще и еще раз перепроверить через своих людей юридическое оформление Дининой собственности, так, чтобы на принадлежащее лично ей будущий супруг никоим образом не мог претендовать.
Значительно больше беспокоила Леонарда Витольдовича излишняя — даже для сотрудника КГБ — таинственность, окружавшая Игоря Васильевича. О нем не было известно решительно ничего: ни где он живет на самом деле, ни его родственные связи, ни круг его знакомств, не говоря уже, естественно, о направлении и сути его работы. Во всем этом было что-то странное и даже пугающее.
Но, в конце концов, супруги Тимашевские смирились с решением дочери и начали неспешно готовиться к назначенному уже сроку бракосочетания и соответственно к свадьбе.
Гром грянул, как ему и полагается, совершенно неожиданно.
«Зацепило» Тимашевских на самом излете развернутой новым генсеком кампании по борьбе со взяточничеством, коррупцией и должностными преступлениями, «зацепило» именно тогда, когда весь переполох первых месяцев этой борьбы определенно шел на убыль, сам инициатор «очищения социализма» на три четверти уже находился в могиле и все заинтересованные с нетерпением ждали, когда он наконец сделает последний, решительный шажок.
Не повезло. Чертовски не повезло! Обидно и… страшно.