Кровопролития на Юге
Шрифт:
— Возьмите, — обратился он к Венселю, протягивая ему незапечатанное письмо, — ступайте в Ним, вручите это письмо маршалу, а на словах передайте, что, если меня убьют, когда я буду пытаться навести порядок, я умру его смиреннейшим слугой.
С этими словами он бросился прочь из дому, вскочил на коня и, найдя у дверей человек двенадцать — пятнадцать, оставшихся ему верными, спросил у них, где Раванель и его отряд, потому что на улицах не видно было ни одного рубашечника: один из солдат ответил, что, по всей вероятности, они еще в городе, но вот-вот выйдут из Кальвиссона по направлению к отрогам Севенн. Кавалье во весь опор поскакал им вдогонку.
Переезжая площадь, он повстречал Катина, шедшего с двумя пророками, Моизом и Даниэлем Ги; Катина только что вернулся с гор, он не присутствовал
Перед Кавалье забрезжил луч надежды; ему казалось, что на Катина он может полагаться, как на самого себя; он поспешил к нему, протягивая руку, но Катина не подал ему свою.
— Что это значит? — воскликнул Кавалье, которому кровь бросилась в голову.
— Это значит, что ты предатель, — отвечал Катина, — а предателю я руки не подам.
Кавалье зарычал от ярости и, пустив своего коня прямо на Катина, поднял трость, чтобы его ударить, но наперерез ему бросились Моиз и Даниэль Ги, и удар, назначавшийся Катина, пал на Моиза. Катина со своей стороны, видя движение Кавалье, выхватил из-за пояса пистолет и держал его наизготовку; грянул выстрел, и пуля пробила шляпу Даниэля Ги, но не ранила его.
Выстрел услышали, и вскоре раздались топот и крики: это рубашечники, не успевшие еще выйти из города, вернулись, думая, что убивают кого-то из их братьев. Завидя их, Кавалье бросил Катина и устремил коня прямо в их сторону; но они, увидев это, остановились; Раванель поспешно вышел вперед, полагая, что там опаснее всего, и заговорил во весь голос:
— Братья, предатель снова вводит нас в искушение. Прочь, Иуда, тебе нечего делать среди нас!
— Отчего же! — воскликнул Кавалье. — Мне нужно покарать негодяя по имени Раванель, если у него достанет храбрости последовать за мной.
— Идем, — отвечал Раванель, бросившись в одну из боковых улочек, — и покончим с этим.
Рубашечники хотели было идти за ним, но Раванель, обернувшись к ним, произнес:
— Ждите здесь, это приказ.
Они немедля повиновались, и Кавалье воочию убедился, что, нарушая его распоряжения, они подчиняются другому.
Но когда он последовал за Раванелем в улочку, где должна была разрешиться ссора, подоспели Моиз и Даниэль Ги; они повисли на поводьях коня и остановили его, а рубашечники из свиты Кавалье обступили Раванеля и силой отвели назад к его солдатам; отряд с пением псалма зашагал прочь, а молодого вождя тем временем насильно удерживали на месте.
Наконец Кавалье удалось стряхнуть с себя тех, кто его держал; поскольку они преградили ему путь, по которому ушли рубашечники, он ринулся в обход, но два прорицателя, догадавшись о его намерениях, побежали более короткой дорогой и догнали отряд в тот самый миг, когда Кавалье, обогнув город, скакал по равнине наперерез мятежникам; тут отряд остановился, и Раванель скомандовал открыть огонь. Вся первая шеренга прицелилась, давая понять, что готова исполнить приказ.
Но угрозы такого рода были Кавалье нипочем; он все скакал вперед. Тогда Моиз, видя, какой опасности он подвергается, с распростертыми руками бросился между ним и рубашечниками и закричал:
— Стойте! Стойте, заблудшие люди! Вы готовы убить брата Кавалье, как вора и разбойника! Простите его, братья! Простите его! Он согрешил, но он еще исправится!
И вот люди, державшие Кавалье на мушке, взяли ружье к ноге, а Кавалье, от угроз перейдя к мольбам, принялся убеждать их не нарушать слово, которое он дал от их имени; но тут. пророки затянули псалмы, и весь отряд, подхватив их, пением заглушил его голос, так что невозможно стало разобрать, что он говорит. Тем не менее Кавалье не пал духом; он последовал за отрядом до Сент-Эстева, что составляло около одного лье, не в силах решить, что ему делать дальше. В Сент-Эстеве, когда пение ненадолго стихло, он снова попытался склонить людей к повиновению, но, видя, что от этой мысли следует отказаться, произнес:
— Что ж! По крайней мере, защищайтесь получше, потому что на вас вот-вот нападут драгуны.
Потом, в последний раз обернувшись, крикнул:
— Братья, кто меня любит, — за мной!
И в голосе его было столько печали и доброты, что многие заколебались, но Раванель и Моиз, видя, какое впечатление произвели
Кавалье вернулся в дом и написал г-ну де Виллару новое письмо, в котором рассказал обо всем, что произошло, — как он пытался образумить отряд и какие требования выдвинули рубашечники. В конце он заверял, что предпримет новые попытки справиться с мятежниками, и обещал держать маршала в курсе событий; затем, не смея вернуться в Кальвиссон, он удалился в сторону Карде.
Маршал де Виллар почти одновременно получил оба письма Кавалье; он был настолько не готов к подобному обороту дел, что в первый момент, рассвирепев на рубашечников, вышедших из повиновения, издал такой приказ:
«С тех пор как мы прибыли в сию провинцию, дабы по приказу короля принять на себя управление ею, мы заботились единственно о том, чтобы положить конец беспорядкам, кои мы в ней обнаружили; мы отдавали предпочтение мягким мерам, могущим принести в край мир и покой и пощадить достояние тех, кто противостоит мятежу, длящемуся уже так долго. Ввиду этого мы испросили у его величества прощения для мятежников, которые через своих вождей изъявили нам покорность, и прощение было им даровано всего с одним условием — чтобы мятежники молили короля о милосердии и о дозволении им искупить свои злодейства, посвятив жизнь королевской службе. Меж тем стало известно, что вместо того, чтобы исполнять обязательства, кои они приняли на себя прошениями, которые скреплены их подписями, письмами, которые ими написаны, и обещаниями, которые они произносили, иные мятежники только о том и думали, как бы возбудить в умах народа ложные надежды на свободное отправление обрядов так называемой реформатской веры, хотя это никогда им не предлагалось и было нами отвергнуто со всею надлежащею строгостью как совершенно противоречащее королевской воле; посему, желая внести в дело ясность, дабы предупредить зло, которое может воспоследовать, и помочь тем, кто мог быть введен в заблуждение подобным обманом, избежать кары, которой они могут подвергнуться, объявляем, что все недозволенные собрания под предлогом новой веры строго запрещаются под страхом наказаний, означенных в эдиктах и указах его величества, и в будущем они будут караться еще строже, чем то было прежде.
Приказываем всем отрядам, находящимся в нашем подчинении, арестовывать участников всех собраний, кои были и остаются под запретом; повелеваем всем приверженцам новой веры, живущим в оной провинции, оказывать властям должное повиновение и запрещаем им потакать ложным слухам, кои распускают злодеи, покушающиеся на их покой и желающие посеять среди них мятеж и обречь их всем бедствиям, которые могут их постигнуть, — утрате достояния, разорению семьи, гибели целого края, — в случае, если они окажутся настолько легковерны, безрассудны и злонамеренны, что дадут соблазнить себя речами, истинные авторы которых очень скоро понесут наказание, соответствующее тяжести их злодеяний.
Ним, 27 число мая 1704 года.
Однако едва был обнародован этот приказ, восстанавливающий то положение дел, которое существовало при г-не де Монревеле, как д'Эгалье, в отчаянии от того, что в один день погибли плоды его столь долгих трудов, расстался с маршалом и бросился в горы на поиски Кавалье. Он нашел его в Карде, куда он, как мы уже говорили, удалился после событий в Кальвиссоне; и хотя Кавалье принял решение более не показываться на глаза маршалу, д'Эгалье до тех пор твердил ему, что г-н де Виллар совершенно убежден в полной его невиновности и в том, что он сделал все возможное, пока севеннский вождь не воспрял духом и не уверовал сам в свою незапятнанность; д'Эгалье сумел ему внушить, что маршал весьма доволен его поведением, что Венсель дал о нем г-ну де Виллару наилучшие отзывы, и в конце концов уговорил его вернуться в Ним. Итак, они выехали из Карде в сопровождении сорока человек, остававшихся при Кавалье, из коих было десять конных и тридцать пеших, и все вместе 31 мая прибыли в Сен-Женье, где повстречались с г-ном де Вилларом.